Брат за брата

После второго круга Бритт-Мари остановилась возле низкой каменной ограды здания суда. Здесь у нее встреча с той молодой женщиной из полиции, которая сначала увела Лео и перевернула вверх дном ее дом, а потом в больнице (на рабочем месте, где ее должны бы оставить в покое) показывала ей фото мужчины из машины Лео. Элиса. Необычное имя. Но красивое.

И вот она вышла. Из главного входа в полицейское управление. Подняла тонкую пластиковую ленту и прошла под ней, зигзагами протиснулась сквозь стадо зевак.

– К сожалению, у меня всего пара минут. Как видите, у нас тут сегодня беготня.

Бритт-Мари кивнула и улыбнулась как можно сердечнее, одновременно пытаясь утвердиться в каком-нибудь разумном положении – ноги отказывались стоять спокойно. Руки Бритт-Мари попыталась скрестить на груди, на зимнем пальто.

– Мне звонил Винсент. Это мой младший сын, вы и с ним, может быть, встречались? Он волновался. Испуганный голос. Сказал, что к нему приехали из полиции.

Элиса повернулась к толпе зевак. Человек, пытавшийся подлезть под ленту, был мягко, но решительно отогнан назад.

– Простите, я… Что вы сказали, Бритт-Мари? К нему приехали из полиции? Кто-то из нас?

– Да. Именно так он и сказал. Вы об этом что-нибудь знаете?

– Нет. Я видела вашего сына Винсента один-единственный раз, вчера, на его рабочем месте. Тогда он выглядел спокойным. Из полиции? Винсент сказал «он» или «она»?

– Сказал только, что это как-то связано с Лео. И что его забрал с собой полицейский, который расследовал ограбления банков перед тем, как ребят посадили.

Элисе снова пришлось уделить внимание расшумевшейся толпе: двое приставленных к ленте полицейских заспорили с пролезшими вперед фотографами; и пока Бритт-Мари дожидалась ее ответа, она так и эдак вертела в голове только что услышанное.

Какой-то полицейский потребовал, чтобы Винсент сделал единственное, чего ему решительно не хотелось: стал фигурантом в расследовании, связанном с его старшим братом.

– Еще раз прошу прощения, Бритт-Мари. Это уже похоже на бунт. Репортеры требуют новостей от нас, потому что редакторы, которые их сюда послали, требуют новостей от них. Преступление, совершенное в полицейском управлении – это, конечно, очень заманчиво. Но – я вернулась.

Винсент, который решил никогда больше не преступать закон, никогда больше не иметь дела с полицией.

– Что касается вашего вопроса о Винсенте, я, к сожалению, не могу вам помочь. Сейчас у меня нет информации о нем. Обещаю, что немедленно этим займусь.

Бритт-Мари знает только это.

Винсента втянули именно в то, чего он боялся.

И он был прав: дело тут нечисто.

* * *

Он никогда не боялся темноты. Наоборот. Она защищала, как защищает тишина.

Но не сейчас.

Только теперь, приняв решение насчет Сэма, так и не включив лампы – ни на потолке, ни на столе – и потому ощущая себя одиноким среди того, что есть ничто, он осмелился вернуться к невероятному жару и ярчайшему белому свечению.

Зажигательная бомба.

Никто из них не успел даже крикнуть.

Он и не представлял, как выглядит сгоревшая кожа… сразу после этого.

Бронкс почти рывком распахнул окно кабинета, выходящее во внутренний двор полицейского управления, впустил вечернюю прохладу. Закрыл глаза. Медленно подышал. Перегнулся через подоконник, в порывы ветра.

Никакой разницы.

Жар и рев взрыва разрывали тишину, белое свечение прорезало защищавшую его темноту.

Ему никогда не случалось убивать, он даже никого не ранил. Всю свою взрослую жизнь он работал с преступлениями других, но никогда не совершал преступления сам. Каждый божий день он расследовал злодеяния, но всегда – лишь их последствия. Сейчас он как профессионал пережил собственую смерть. Насилие отняло жизнь. Оно лежало перед ним на земле.

И он знал, почему.

Впервые за время службы он действовал как частное лицо, а не как полицейский. И решение, которое принял Бронкс-частное лицо, имело последствия для Бронкса-полицейского.

А ведь всегда бывало наоборот.

Ненависть к насилию день за днем, вечер за вечером, во время каждого расследования, делала его взгляд острее, внимательнее, увеличивала его силы. И так было до тех пор, пока преступник не оказывался в следственном изоляторе четырьмя этажами выше.

Высунувшись еще дальше в окно, в ледяной ветер, в холод, Бронкс ощутил, что даже его одежда пахнет последствиями – палеными волосами, горелой кожей, фосфором, порохом. И понял: что бы он ни пытался сделать, как бы далеко из окна ни высовывался, этот день и решения, которые привели к взрыву – к смерти, – никогда его не покинут.

От этого ему теперь суждено убегать вечно.