Брат за брата

Бронкс поднялся, держа стаканчик с нетронутым серебряным чаем. Он положил свою ложь ей на стол и шагнул в коридор, уходя от вопросов, на которые у него больше не было сил отвечать.

– Теперь тебе есть что проверять, Элиса, и раскладывать по своим кучкам. А я пойду к себе в кабинет, погашу свет и снова открою окна, потому что мне так больше нравится.

Он собирался уже перешагнуть порог, когда его догнал ее голос.

– Не сейчас. Есть еще кое-что. Винсент Дувняк.

Он остановился. Но не вернулся в кабинет.

– А что с ним?

Он не может больше сидеть перед ее бумажками. К этому он не готов. Ложь требует, чтобы лжец сам понимал, что происходит. А Бронкс не знал пока, хочет ли понимать это.

– Он погиб.

– Я знаю.

– Ты был там, когда это случилось.

– Да.

– Как это вышло, Джон? И, что еще интереснее, как вышло, что Винсент оказался там вместе с тобой?

– Это будет ясно из рапорта, который я завтра утром представлю руководителю отдела расследований. Приятного вечера, Элиса.

Один-единственный шаг. Как раз через порог. Далеко же он успел уйти на этот раз.

Он не видел ее. Но – услышал.

Как Элиса читает вслух еще один документ из своей третьей и последней стопки.

– Пока ты тянул время, не шел ко мне, Джон, – не могу ручаться, но мне показалось, что ты кому-то звонил, – я тоже набрала один номер. Позвонила своему контакту в одной из наших телефонных компаний. Оператору, с которым Винсент Дувняк подписал договор на обслуживание. И теперь у меня на руках есть список телефонных номеров, по которым он сегодня звонил. Самые важные – это два из них. Первый подтверждает заявление матери Винсента. Что некий полицейский – который прежде расследовал дело братьев – явился к ее младшему сыну и забрал его с собой из-за ее старшего сына.

Элиса подошла к нему, положила руки ему на плечи, заставила посмотреть на себя.

– Джон, я повторю еще раз. Третья стопка в моей системе называется «Тебе не отвертеться».

Ее глаза прожигали насквозь.

– В ней – Лео Дувняк. Он не отвертится. В ней твой брат, Сэм Ларсен, ему тоже не отвертеться, я буду искать его до тех пор, пока не найду и не заставлю говорить. Потому что теперь, Джон, ты тоже там, и я тебя, мать твою, посажу! Ты же знаешь: если я права, мне наплевать, будут у меня в этом здании враги или нет. Так что тебе никогда и никак не отвертеться.

* * *

Джон Бронкс так и не зажег свет у себя в кабинете ни в тот вечер, ни в ту ночь.

И не закрыл окна.

Потому что если ты не хочешь возвращаться в прошлое, когда все долги наконец выплачены, если не хочешь оставаться в настоящем, не хочешь чувствовать непереносимый жар и видеть ослепительное свечение бомбы, тебе остается одно – продолжать двигаться вперед.

А для этого ты должен знать, как и куда идти.

Он просидит здесь, в темноте и ледяном холоде, до самого рассвета, когда рассеется туман над Рижской гаванью.

К этому времени он должен знать. Должен принять решение.

А потом все будет кончено.

* * *

Утренний полумрак. Свет только-только начал пробираться по небу. И коридор, ведущий через следственный изолятор Крунуберг, кажется не таким мрачным.

Сейчас Бронкс заключит договор с дьяволом.

Но дьявол даже не взглянул на него. Сидел на койке в камере, взгляд пустой.

– Я открою?

Сонный молодой надзиратель со связкой гремящих ключей второй раз повторил вопрос.

– Не надо пока.

В квадрате дверного окошечка Лео Дувняк казался маленьким. Может быть, просто закрыть окошко и уйти в ответ на его пустое молчание? Но у Бронкса не было выбора. Тот, кто собрался вести переговоры с дьяволом, не должен ждать приглашения.

– Можешь открыть.

Ключи звякнули, механический щелчок – и параллельные задвижки замка вышли из дверного косяка.

– Спасибо. Закрой, когда я войду, и оставь нас вдвоем.

– Вы уверены?

Бронкс нетерпеливо кивнул.

– Да. Уверен.

– Вы останетесь там один? Без сигнализации?

– Отдай мне сигнализацию и ступай.

Охранник достал из кармана брюк черный пульт, протянул Бронксу.

– Несильно нажать на среднюю кнопку. И все.

Надзиратель оставил их, и через окошечко в закрытой двери оба услышали, как затихает позвякиванье большой связки, ключи постепенно перестают задевать и цепляться друг за друга.

Маленькая камера. Голая койка, привинченный к стене стол, раковина с капающим краном. Помещение стало еще меньше от взимной ненависти двух мужчин – шесть лет эта ненависть дремала, лежала тихо, а за последние несколько дней взлетела до втянешь моего брата – я втяну твоего.

– То, что случилось вчера…

Бронкс надеялся, что ему придется упоминать смерть Винсента Дувняка только в полицейском рапорте, он не рассчитывал делать это, находясь наедине с человеком, который сидел сейчас в этом замкнутом пространстве, неотрывно глядя на него.

– … не должно было случиться. Твой… Винсент, он…

– Не смей говорить ни слова о моем младшем брате.

Лео Дувняк не кричал. Было бы проще, если бы кричал. Потому что хотя звук – это волны и для распространения ему требуется воздух, отчаяние и горе громким эхом отзывались в этом лишенном кислорода пространстве.