Братья

А Киприян Михайлович Сотников вспомнил вещие слова старой нганасанки. «Может, не в бабушке Манэ дело, а в кирпиче. Еще Федор Богданович Шмидт опасался за кирпич, сомневался, выдержит ли высокую температуру плавки. Я и сам сомневался. Но денег пожалел на огнеупор. Но как бы там ни было, я попробовал себя в металлургии. Теперь я точно знаю, мои копи имеют и медь, и уголь. Я стал беднее, но богаче опытом. А для жизни это немало. Петр, может, и злорадствует, но он не смог дать подножку. А часть имущества я ему уступлю. Пусть попробует встать на ноги. Лет через пять Сашка сам поведет торг среди тунгусов Хантайской самоедской управы. Пусть парень набирает силу. Я тоже начинал с копеек, – думал он, анализируя удачи и промахи последнего десятилетия. – Многое пережил – и это переживу».

*

В марте Екатерина получила письмо от старшей сестры из села Есаульского Частоостровской волости. Ольга писала, что к ней привязалась водянка и земский врач сказал, что эта хворь тяжелая и трудноизлечимая. Она просила навестить ее вместе с Киприяном. Екатерина читала письмо и плакала. Она знала Ольгу ее твердый характер. «Видно, ей уж невмоготу коль просит прибыть к ней в гости. По пустякам бы не просила, – думала Екатерина. – Ну что же эта водянка выбрала ее! Ведь она лишь на четыре года старше!»

Вернувшийся через неделю из Хантайской тундры Киприян Михайлович прочитал тревожное письмо.

– Катюша, мы дожили до такого часу, когда начинают уходить из жизни наши ровни. Надо навещать родню, чаще видеться, пока живы. И туруханцев, и енисейцев, и минусинцев, и томичей. Хоть к ним и путь неблизок, но свою кровь забывать негоже.

– А что ты, мой любый, о смерти заговорил? Ты о ней не думай! У тебя двое птенцов подрастают. Пока на крыло не станут – никакой смерти! – пошутила Екатерина Даниловна и поцеловала мужа.

– Надо, Катюша, собираться к сестре. Я подобью дела, и через две недели выезжаем. Возьмем Акима, хоть подсобит в дороге. Привезем рыбы копченой, гусиных окорочков, вяленой оленины для сестры. Скажи ему, чтобы хорошо увязал. Путь долгий. А Сашку с Кешкой оставим на Авдотью. Первым пароходом – назад.

Петр, услышав об отъезде брата с Екатериной, позвал Акима в предбанник.

– Я слышал, и ты едешь с Киприяном? Смотри там не наткнись на своих таежных братьев. Припомнят твои долги. И схлопочешь нож меж лопаток.

– Ты за этим звал? – удивился батрак. – Ножом решил запугать! Да я сам хоть кого на нож посажу. Это мне без надобности. Я в тайге свой штык закопал. Сюда приехал чист как младенец. Скажи, зачем я тебе спонадобился? У меня дел невпроворот.

– Хватит хвостом крутить, Аким! Я твою личину давно разгадал. А в Красноярске справился. Ты не тот, за кого себя выдаешь. Ты знаешь, что Кузякова Акима Павловича убили в 1856 году, когда тот возвращался из золотых приисков. И похоронен он в селе Торгашино. У старателя деньги забрали на тракте Енисейск – Красноярск, всадив нож в спину. Исчез и паспорт. Благо за ним шли по тракту земляки-старатели из другого прииска. И опознали.

Аким не сводил глаз с Петра, старался быть спокойным. Но подвел левый глаз. Он дернулся, когда Сотников сказал о ноже.

– Что, за живое задел, злодей таежный? В восемьсот пятьдесят седьмом ты затаился в Дудинском как Аким Кузяков. Пригрел Киприян варнака! Тебе место в остроге, в камере кандальников. А ты раздобрел, как панок малороссийский, еще и деньги с меня вымогаешь!

Аким задышал чаще. На лбу появилась испарина. Он сжался в комок. А Петр Михайлович словами добивал батрака.

– Депеша в Туруханск – и через неделю конвой доставит тебя в острог. А суд будет – петля по тебе плачет!

Аким молчал, потом зарыдал и упал на колени:

– Не губи, Петр Михайлович! Я тебе еще сгожусь! Что прикажешь – разобьюсь, но сделаю!

Целуя сапоги, ползал на коленях Аким. Петр оттолкнул его коленом:

– Прекрати волчье вытье! Что шута из себя корчишь! Хочешь меня убедить, что ты петли испугался? Не верю! Такие, как ты, Аким, в кандалах из крепостей убегают. Их ни один караул не может удержать. Коль не хочешь болтаться на перекладине, сделай так, чтобы Киприян и Екатерина не вернулись домой.

Аким в страхе отшатнулся от Петра. Всяких злодеев перевидал он на своем веку, но чтобы человек точил нож на родного брата – такого встретил впервые. Он не мог понять, кто перед ним сидит! Каин в обличье Петра или Петр в личине Каина. Ему казалось, перед ним дьявол, толкающий на преступление.

– Ты хочешь сделать меня убивцем брата? – спросил с дрожью в голосе батрак. – Дак убей меня лучше сразу, коль крови тебе хочется. Не зря тебя люди Каином за глаза кличут. Страшно даже мне рядом с тобой. Кажется, взмахнешь рукой, и войдет мне меж ребер нож. Вот у тебя-то личина так личина, Петр Михайлович! Неужель вы богатство нажили на крови, коль так привычно предлагаешь мне стать душегубом?

– Опять прикидываешься несмышленышем? Твои руки кровь не запятнает. Просто авария на тракте. Кони понесли, с утеса сорвались. Ты бывший кучер, знаешь, как это сделать.

Аким перекрестился и собрался уйти.