Братья 2. За закрытой дверью

Сына Кирилл не бил, но и полюбил не сразу. Иногда его переклинивало и он кричал, что я родила не от него, что это ребенок Кирилла, выбивал у меня признание. Когда пырнул меня ножом, Диме было где-то столько, сколько сейчас Мишеньке.

Этой фразы достаточно, чтобы меня прорвало. В слезах все. Печь взрывается, и тяжелыми камнями засыпает сердце.

— У Димы долго были синие глаза, такие темно-синие, как бывают у новорожденных. Кириллу это не нравилось, он хотел, чтобы сын был его копией. Потемнели у Димы глазки где-то в два с половиной, тогда отец его и полюбил. В тот день Кирилл снова перепил, орал, что я шлюха и прикончит моего ублюдка. Я кинулась на нож автоматически, материнский инстинкт сильнее инстинкта самосохранения.

Плачу так, что горло раздирает. На перенос ситуации в свою сторону я пока не способна. Мне просто жалко детей и женщин, которые любят своих детей больше жизни. Мишутка сливается с маленьким Димой из прошлого, этот цельный образ невинного ребенка и угрозы для него выворачивает меня наизнанку. Так больно мне не было, даже когда поймала пулю.

— Никому не рассказывала эту историю, — поджимает тонкие губы Раиса Ивановна. — Все думают, что у меня шрам от обычной женской операции. Разве повернется язык сказать, что пырнул муж, когда закрыла собой его же сына?

Мира, правда в том, что когда они хватают оружие, причина всегда одна. Ненависть к тебе. Все остальное — предлог, попытка оправдать себя в своих же глазах. Все эти случайности не случайны, они логический исход насилия. Мне повезло, что Кирилл умер раньше, чем меня убил. Знаю, такое нельзя говорить, но я каждое воскресение ставила свечку за то, чтобы его кто-нибудь прикончил. Не знаю, Бог меня услышал или дьявол, но я благодарна. Просто знаю, что если бы не умер он, то умерли бы либо я, либо Дима, что для матери равнозначно. До сих пор каждое воскресение ставлю свечку в благодарность высшим силам за то, что в мою жизнь пришел и другой Кирилл, за то, что пришло счастье.

— Вам было проще, — выдавливаю я, вытирая жидкость с лица рукавами. — Вы ненавидели своего мужа, а я своего люблю.

Улыбаюсь сквозь новые потоки слез. Раиса Ивановна смотрит на меня, легонько кивая. Она ничего не говорит, ничего не говорю и я. Ее история задела меня, ее задел мой ответ. Не знаю, сколько проходит времени до того, как открывает дверь и входит сначала огромный букет золотистых роз, а потом и Андрей.

— Мира, я пока без Миши, но скоро… Мама?

С нами молчит и Андрей. Картина не очень, знаю. Его мать в медитативном состоянии все еще покачивает головой, я никак не вытру насухо опухшее от плача лицо.

— Мама, что ты наговорила Мире? Неужели ты не понимаешь, что ей и так тяжело?! Мире нужны исключительно положительные эмоции, чтобы восстанавливаться, а ты довела ее до слез! Как ты могла? Думаю, тебе лучше уйти.

Еще никогда не слышала, чтобы Андрей повысил голос на мать. Раиса Ивановна приходит в себя и кивает на этот раз единожды и четко. Она идет к двери, но разворачивается, потому что я говорю:

— Спасибо, Раиса Ивановна, мне нужно было это услышать.

Говорю я с той горечью, что совсем недавно казалась неподъемной.

Глава 22

Как послушная пациентка, выполняю все предписания врачей в надежде, что отпустят раньше. Увы, не прокатывает. Лежу целую неделю, скучаю без Мишутки, иногда плачу, если накатывают плохие воспоминания. Смотреть в окно боюсь также сильно, как и снова ошибиться. Пока лежу в больнице, я не могу предпринимать решительные действия, не могу ничего исправить или разрушить до основания. Здесь я недееспособна, хоть и защищена. Только спокойнее мне не становится. Затянувшаяся трагедия порядком раздражает.

Конечно, в моей жизни есть не только плохое. Есть «плохо» и есть Андрей. Мне кажется, он вообще забросил работу, только и носится ко мне в больницу и домой. Он привозит цветы, развлекает и целует руки также часто, как я прошу забрать меня отсюда. Все чаще у меня такое чувство, что я до сих пор прячусь у него на груди от проблем, смерти и боли, а он все также пытается меня спрятать. Если бы Андрей мог, он бы, конечно, спас меня, но он не может. Себя спасти могу только я сама, поэтому придется оторваться от него, выбросить оставшуюся туфельку и шагать по дороге из собственной крови к собственным решениям.

— Ну что, завтра утром после перевязки тебя выпишут, — делится радостной новостью Андрей. — Врачи говорят, что ты большая умница. Мне дали подробные рекомендации, сегодня же куплю необходимые препараты и повязки. Как хочешь провести завтрашний день? Просто дома с Мишей или, может, сделаем праздник? Все будут очень рады тебя увидеть.

— Андрей, — беру его за руку и убиваю его улыбку взглядом. — Мне нужно побыть одной. Больше всего на свете я бы хотела взять Мишутку и пару недель пожить где-нибудь далеко от всего, от всего этого… Я не могу вернуться в твою квартиру и к себе домой не могу. Мне нужно дальше…

— Хочешь поехать в свой домик в Юрмале?

— Если это возможно.