Братья

Каждое воскресенье они пили кофе по-армянски в задней комнате магазина. Рубен строго запретил ему разговаривать с кем-либо, не связанным с АСАЛА, и страх преследовал даже в комнате у Валентины, но все же постепенно отступал. Они вдвоем засиживались за дымящимся напитком, заедая его бореком с сыром и конфетами. Аво продирался сквозь чужие слова и подолгу зависал над учебником, который дала ему Валентина, чтобы показать трудности перевода стихотворений. Рубен приложил немало усилий, чтобы лишить брата возможности беседовать с теми, кто не говорит по-армянски. Но Аво, нарушая данное брату слово, целых три года тайно пробирался в магазин Валентины, чтобы овладеть этим ужасным и таким нелогичным языком. Для чего это ему? Но каждый раз, как только в голове возникал этот вопрос, он отбрасывал его. Бросить обучение было подобно возвращению на фабрику к станку. Однако ночью, когда он просыпался от шума драки у соседей или любовных стонов, этот вопрос всплывал вновь.

Иногда новая жизнь казалась ему близкой. Мираж сердца… Месяц за месяцем он задавался вопросом – осуществится ли когда-нибудь то несбыточное, что обещал ему Рубен? «За Миной пришлют в ближайшие месяцы, – сказал брат, – если только ты сам не подвергнешь ее риску, связавшись с ней». Если Мина приедет, новое место станет для них настоящим домом, думал Аво. А Рубен говорил, что если он будет заниматься делом и обеспечит защиту для Мины, то ему будет дозволено общаться с кем угодно.

Время от времени Аво хотелось связаться со старым миром, но связь была лишь в виде случайных звонков от Рубена. Звонки были короткими и деловыми. Обычно брат справлялся, не видел ли Аво что-нибудь или кого-нибудь подозрительного возле склада. Необычно высокий голос брата не ощущался как ниточка из дома, а скорее напоминал о том, как высоко поднялся Рубен. Они избегали разговоров о Кировакане, о совместной юности, о Мине. И конечно, никогда не вспоминали об инциденте на Черном море, в котором они, тайно или явно, до сих пор обвиняли друг друга. Каждый раз, когда Аво пытался повернуть разговор на личные темы, брат сразу пресекал его. Все это, говорил он, можно будет обсудить, когда сделаем нашу работу. А сейчас нужно сосредоточиться.

Уловка была в том, что Аво писал Мине воображаемые письма и получал воображаемые ответы, в которых Мина принимала его извинения и обещала присоединиться к нему, когда придет время. Ее ответы было легко придумать, поскольку однажды, в совсем еще юном возрасте, он сумел прочитать страничку из ее дневника, который она оставила у подъемника в Кировакане. Ветер распахнул страницу, и Аво успел прочитать несколько строк. Их хватило, чтобы разглядеть неумелого писателя. И все равно в ее строках можно было услышать голос Мины. Она писала так же, как и ходила, – спокойно, замечая все по сторонам. Аво задумывался, было ли это простым совпадением, или то, как пишет человек, действительно связано с тем, как он идет по миру. Однако, вспомнив, как ходит Рубен – неуклюже, приседая, – Аво эту теорию отверг.

Вот что сделала с Аво одна страничка дневника Мины: он представлял ее письма, он думал о прекрасных, но бесполезных вещах. Ни одно из воображаемых писем Мины не было достаточно романтичным, хотя она оставляла воображаемый поцелуй красной помадой в конце каждого письма. Мина писала, что преподает в школе игру в нарды в том же самом классе, где некогда работал Тигран, которого она так любила.

Аво подумал о том, как эти воображаемые дети обожали бы своего учителя.

Несколько месяцев на складе шло обсуждение нападения на стойку Turkish Airlines в Международном аэропорту Лос-Анджелеса. Изучались особенности функционирования терминала, готовилось оружие, и все это под бесконечные композиции Комитаса [15] на пластинке.

До этого проводились многочисленные протесты, боевики разгромили несколько десятков турецких учреждений, пропагандисты написали учебные брошюры, которые предполагалось распространять в детских садах и школах Армении. На приобретение оружия и обучение потратили десятки тысяч долларов, но теракт в аэропорту Лос-Анджелеса должен был стать едва ли не самой крупной операцией. Планировали ее почти год, и оставалось лишь уточнить детали. Но как только все было готово, позвонил Акоп Акопян и сообщил, что Департамент полиции Лос-Анджелеса поднят по тревоге, поэтому в план вносятся коррективы.

– Вместо Лос-Анджелеса операция будет проведена в Риме, – сказал человек, который разговаривал с Акопом Акопяном по телефону. – Наши братья в Италии хорошо подготовились.

– Черт! – воскликнул один из шестерых. – Не сомневаюсь, они вляпаются в дерьмо.

– Что ж, во всяком случае, мы теперь можем сосредоточиться на профессоре. Он такой один. И если черт не дернет его сунуться в Рим, он будет наш.

– Верно! – воодушевленно произнесли остальные.

Аво никак не мог вспомнить разговора о каком-то профессоре. Он хотел было спросить, но решил пока пособирать факты самостоятельно.