Братья

К северу от Лос-Анджелеса как раз находилась бескрайняя пустыня Мохаве – ближайшее место, где можно было бы устроить Сирийскую пустыню и лагерь беженцев Фейр-эз-Зор. Возможно, имеет смысл заснять весь процесс на кинопленку, чтобы профессор публично разоблачил свою ложь и признал: он получал деньги от турецких властей, чтобы распространять идеи отрицания Катастрофы среди населения США. Такую запись потом можно будет распространить через новостные агентства – и тогда многие увидят, что зло может быть уничтожено отречением от него.

Они говорили об этом, словно замерзающие, мечтая о летней жаре, и после этого воцарялось молчание, как будто желаемое было уже достигнуто, и Аво удивлялся тому, как реальное дело может оставаться лишь на словах.

Иногда звонил Рубен и с упоением рассказывал о своих путешествиях по Европе и Среднему Востоку. Для Аво голос брата, несмотря ни на что, был истинным бальзамом, который лечил его истосковавшуюся по родине душу. Не называя конкретных имен, Рубен описывал Акопа Акопяна, всю глубину и силу преданности окружавших их людей. Он говорил о непостоянстве Истории – ведь когда-то он сам был заложником обстоятельств, игрушкой Судьбы, и вот в один миг его нищие лохмотья обратились в великолепное одеяние. Это было превращение из мальчишки в мужчину, а из таких вот мальчишек, как он, только и получаются настоящие мужчины. Чувствует ли Аво себя мужчиной там, в Лос-Анджелесе? – интересовался Рубен.

Аво чувствовал – по крайней мере, он отвечал брату утвердительно. После таких разговоров его угасший было энтузиазм разрастался, и в конце концов он спросил брата, нельзя ли ему ненадолго вырваться из Лос-Анджелеса повидать родные места? Рубен спокойно объяснил ему, насколько опасной может быть подобная авантюра – и не только для самого Аво, но и для всех остальных, для тех, кто остался дома.

– Впрочем, – успокоил его Рубен, – довольно-таки скоро мы вернемся домой, и нас будут почитать как героев.

– Я скучаю по прошлому, – сказал в ответ Аво, и лишь потом до него дошло, что эти слова означают на самом деле. Как объяснить брату, что, перебравшись в Лос-Анджелес, он совершил ошибку? Теперь все, что ему хотелось, – это, как и раньше, работать на фабрике и жить с девушкой, которую он любил с пятнадцати лет. Как объяснить брату, человеку, который пытается исправить историю своего народа, что ему, Аво, просто хочется сделать свои собственные воспоминания явью?

После некоторой паузы Рубен произнес:

– Я знаю, кого тебе не хватает.

Сквозь потолок было слышно, как смеются соседи.

Рубен продолжал:

– Мы уже почти что рядом, брат. Есть дело, ради которого мне придется приехать в Штаты, – я попрошу, чтобы меня перевели. Мы встретимся, и все будет как надо. Будем работать вместе. А потом оформим для нее вызов, и она переедет сюда. Ты что, не веришь мне? Я вышлю тебе кое-что, и это поможет тебе скрасить ожидание.

Через несколько дней Аво получил обещанное, и тут же на складе раздался долгожданный звонок. Аво понял, что их разговор послужил толчком для принятия соответствующего решения. Люди на складе ликовали – наконец-то им больше не придется следить за повседневной жизнью профессора-отрицателя!

Операции был дан старт. Двое должны будут ждать профессора у его дома и, когда тот выйдет из машины на улицу, похитят его и отвезут на склад. Там уже их будут ждать остальные вместе с Аво, обеспечивая «чистый» периметр. План действий был утвержден – до операции оставалось меньше недели. Дело назначили на вечер четверга. Все, включая Аво, подняли бокалы за успех. Наконец-то они займутся тем, что должны были сделать…

– Ты мне-то не говори «бро»! – сказала ему Валентина, когда он занимался у нее в субботу. – Но, впрочем, твой английский вполне прогрессирует. То, что надо.

– А что надо?

– А что есть, то и надо.

– А что есть?

– То, что надо. – Женщина усмехнулась. – Мокор-джан, принеси нам коньяк.

Так они и беседовали на двух языках, пока Аво не спросил Валентину, слышала ли она о событиях в Ливане? Французские военные и местные армяне пытаются там восстановить справедливость, применяя насилие, и все это ради того, чтобы напомнить общественности о жертвах геноцида.

– Ну и дураки, – отозвалась та. – Вот чего у них руки чешутся? Что за матери у них такие? Мозгов совсем нет. Они ничуть не лучше турок!

– А вот здесь ты не права, – раздался голос тетки из-за сейфа. – Что бы он ни делал, но армянин никогда не может быть подобен турку! По определению, да.

– Тут я не буду возражать, – сказала Валентина, – но, по-моему, это не настоящие армяне. Вы оба согласны со мной? Ни один армянин просто так не убьет человека ни за что. Эти – не христиане, они не нашей крови.

– Ну, разве что иногда, – возразила тетка. – Ради защиты семьи…

– Да, разумеется. Когда к тебе вламываются в дом с оружием, ты должен защищаться. Но когда это случилось шестьдесят лет назад, а ты теперь взрываешь бомбу на рынке, где полно народу… Какая же тут защита? Армяне так не поступают.