Братья

В конце концов поиски привели ее в антикварный магазин, что располагался в четырех кварталах от памятника Кирову. Кубиков там тоже не было, но внимание Мины приковало другое – коллекция карт Америки.

Наверное, весь город знал, что Аво сбежал в Америку при деятельном участии водителя местного автобуса, помогавшего ему добраться до аэропорта. Водитель, в свою очередь, божился, что Аво собирался вернуться назад за своей любимой, однако Мина прекрасно понимала, что он лжет из лучших побуждений.

Стоя в дальнем углу магазина, Мина внимательно изучала карты, изданные на армянском, русском и турецком языках. Карты были снабжены подробными пояснениями, и Мина долго гадала, где же Аво нашел себе новый дом. Она запомнила порядка пятидесяти названий американских городов. Больше всего ее очаровывали Батон-Руж, Чула-Виста, Миннеаполис, Чесапик и Чаттануга. Удивительная страна. В доме ее родителей на стене висела фотография, где был изображен ее дед рядом с Лениным. Всю свою жизнь она слышала о мирном сосуществовании различных рас и народов, хотя все это была ложь. Но стоило произнести вслух названия тех городов, как в душе ее появлялся свет надежды. Так или нет, но Мине казалось, что в названии американских городов соединялись все языки мира. Невозможно было не любоваться таким американским бесстыдством. Как знать, может, это и был обратный эффект пропаганды, но Мина явственно слышала шум винтов пароходов, что везли людей через океан, и стук колес американских поездов, которые не могла остановить такая безделица, как оползень, когда они перевозят людей через границы. Чаттануга, Чаттануга, Чаттануга… Она представляла себе, как Аво пишет ей письма из этих городов, как он заклеивает конверт и облизывает марку.

Но даже если он бы и написал ей на самом деле, Мина все равно не стала бы отвечать. Она бы просто представила тот или иной город, откуда Аво отправил письмо, тот самый день, когда он опустил конверт в почтовый ящик, вообразила бы себя рядом с ним, увидела бы, как скопы ныряют за рыбой у набережной в Чула-Виста, закрыла бы глаза в Луизиане и в следующий момент уже вдыхала бы насыщенный нефтью ветер от перерабатывающих заводов в Батон-Руж.

Однако ее воображение заносило ее чересчур далеко; где бы она ни была, чем бы ни занималась – ничего в ее жизни не менялось, поскольку Мина представляла себе прошлое как те или иные вероятности. Быть может, думала она, это и к лучшему. Жить прошедшими событиями – это роскошь лишь для тех, кто не имеет насущных потребностей в настоящем. Ее мать винила во всем политическую активность диаспоры, которая старалась заменить настоящее прошлым, словно пыталась срастить сломанную кость. Дома армяне все время говорили о геноциде, но сами они не испытали его на себе и за исключением пьяных разговоров в стиле «а вот если бы» не думали об отмщении. Предки Мины почти не пострадали от турок, поскольку жили в восточных районах, и как бы она ни сочувствовала горю своего народа, как бы ни болела за своих сородичей в Турции, Сирии или Ливане, она все равно не могла проникнуть в глубину их сердец, никак не могла понять их тяготение к прошлому. Нет, Мина никогда не заговаривала об этом, так как боялась причинить лишнюю боль, – но все равно ее желанием было только движение вперед.

Вот об этом она и думала, пока шли приготовления к нежеланной свадьбе. Ей уже исполнилось двадцать четыре года, и она все еще надеялась, что вот-вот вернется Аво или хотя бы пришлет письмо откуда-нибудь из Бисмарка или Солт-Санта-Мария. Ее сестра вышла замуж в семнадцать, почти на десять лет раньше. Она то и дело повторяла: «Замужество – это чепуха. Можешь не переживать. А вот когда почувствуешь, что беременна, тогда скажи мне. Каждый первенец – это двойняшка, потому что и твой муж с его рождения сразу превратится в ребенка».

Исполненная подобных мыслей, Мина была представлена в гостиной своей будущей свекрови и жениху. Ей хотелось то рыдать, то смеяться. Везучая – говорили про нее, но теперь ни о каком «везении» и речи быть не могло.

– Барев! – приветствовал ее жених, похожий на волка, обряженного в белый выходной костюм. Рукава пиджака были завернуты, словно он хотел показать, что волосы на его руках не уступают по густоте поросли на груди, в зарослях которой поблескивала золотом цепь. Ни дать ни взять древние развалины, что прячутся под пологом густого леса.

– Меня зовут Галуст.

«Прежде чем получить возможность провести остаток жизни с этим человеком, – думала Мина, – я должна несколько часов просидеть с ним в одной комнате, да еще в компании с его родителями. Мы должны рассказать друг другу о своих семьях. Обсудить ожидания от этого брака».