Братья

Однако в остальном Мартик не чувствовал особого подъема. Неприятная правда заключалась в том, что никто, кроме жертв, не обращал никакого внимания на факты. Политические и иные союзы с Турцией по всему миру росли, а отнюдь не сокращались, и даже сочувствующие армянам государства были готовы закрыть глаза на турецкую политику отрицания по приемлемой цене.

Распалив как следует печь, Мартик оставил шип от аэратора в огне, выдвинул из-под стола стул, сел на него и молвил:

– Ну, не то чтобы ты не знал этих фактов…

– Мне сказали, что меня здесь встретит Акоп Акопян и я представлю ему свои объяснения, – сказал наконец Аво.

– Что? Объяснения? – удивился Мартик.

Вообще, он нечасто разговаривал со своими гостями, но этот был особенным. Все его предыдущие гости, как один, отрицали геноцид. И от всех без исключения он получил извинения. Мартик использовал старые средства – точно такие же, как турки использовали против его народа. Так сказать, симметричный ответ. Но для этого гостя придется придумать что-нибудь новое. Он и сам-то будет побольше остальных. И кроме того – он не отрицает геноцид. Он же земляк-армянин.

– Объяснения, сдается мне, не дадут результата.

Мартик поинтересовался у гостя, что тот знает о пытках в Оттоманской империи?

Фалака – битье по ногам. Текрит – изоляция. Вырывание ногтей. Сдирание кожи. Кастрация. Вырывание глаз.

Аво снова заговорил:

– Акопян хотел убедиться, что я просто вышел из группы, вот и все. Он хотел убедиться, что я не собираюсь разрушать все его замыслы. Что я просто вернулся к своей обычной жизни.

На камнях плясали сполохи пламени, старый хозяйственный инструмент – лопата и коса – все так же лежали в углу.

Кровать эта повидала на своем веку немало посетителей. Некоторых из них Мартик привязывал к ней, но все без исключения были короче ее.

– Объяснения только мешают исследованию, – изрек Мартик. – Ничего они нам не дадут.

Довольно легко сказать, что тот, кто пытает других, – человек без закона и правил. Но что касалось Мартика, то тут все было наоборот. Он почитал правила, как никто. Его гости всегда нарушали его главное правило – никогда не думать о смерти. Любая боль, которую он причинял им, только отчасти соответствовала заслуженному наказанию. В этом плане работа Мартика приобретала несколько «канцелярский» характер. А поскольку безразличие перед лицом ужасной боли – прекрасное средство от собственного безумия, то Мартик просто обожал правила.

– У меня в Америке был друг, – заговорил Аво. – Он никогда не слышал о геноциде, да и вообще ничего не знал об армянском народе. И он проявил интерес.

– Давай без эмоций, – ответил Мартик, орудуя шипами от аэратора, – ты и сам прекрасно понимаешь, что простого интереса явно недостаточно. Ну вот возьми того же профессора из Лос-Анджелеса. А тебе известно, что в прошлом году он получил сорок тысяч долларов от неизвестного лица за выступление на собрании членов Ассоциации американцев турецкого происхождения? Или, быть может, тебе интересно узнать, что у него триста двадцать восемь студентов, и всё благодаря тому, что ты спас ему жизнь. Вот тебе и факты…

Из других своих гостей Мартик выбивал истину. Извинения и обещания. Мол, они вернутся в Турцию, убедят свое правительство признать все преступления, выплатить репарации, вернуть отторгнутые земли. Всё, всё что угодно!

Но Мартик объяснял, что этого совсем не требуется. Боль сама по себе была нужным ему результатом. Разве непонятно?

В былые времена существовал еще один способ пытки – «табутлюк», то есть гроб. Приспособление представляло собой узкую камеру размером не больше женского тела. Внутри ничего не было видно, словно в межзвездной темноте. Только человек и пространство внутри его.

Гость что-то говорил, объяснял, но Мартик не обращал на это внимания. Кровать оказалась слишком маленькой. Когда гостя привезли, его ударили по голове, а потом Мартик при помощи Затика привязал его к матрасу в области груди и бедер. На случай, если вдруг проволока не выдержит, Затик сунул свой пистолет Мартику в карман, но опасения оказались беспочвенными. Но все же этот гость отличался от других. Акопян объяснил им, в чем тут дело. Гость был предателем. Он поставил под удар весь план осуществления правосудия. И теперь Мартику придется подать пример, чтобы другим было неповадно.

Для «табутлюка» гость был слишком большим. Огромные босые ноги не умещались на кровати – лежали на столе. Мартик поискал в комнате и среди всякого хлама нашел ротанговую трость. Девяносто сантиметров в длину и два в диаметре. Он провернул ее между ладонями, словно хотел добыть огня, и посмотрел на гостя.

Некоторые просили у Мартика не смерти – они просили вернуть им обувь. Они пытались, но никогда толком не могли объяснить, зачем им нужны их собственные башмаки. Такая тяга к обуви была поистине необъяснима. Тут смешивались все пять чувств – люди пытались жевать свою обувь, трогали ее, подносили к ушам, наподобие морской раковины, рассматривали…