Братья

Довольно значительная ширина помоста объясняет частое употребление сценического приема, суть которого сводится к тому, что одновременно находящиеся на нем действующие лица какое-то время не видят друг друга. То раб, бегущий по внешней стороне площадки, "не замечает" находящегося у своего дома хозяина; то один персонаж, выходящий из крайней правой двери, не видит своих соседей, только что беседовавших у крайней левой двери; то появление нового действующего лица остается не замеченным другими, уже находящимися на сцене. Этот нехитрый прием сценической иллюзии обычно служил в античной комедии источником достаточно комических ситуаций.

Переходя к содержанию комедий, мы прежде всего столкнемся с таким своеобразным их элементом, как прологи. Как уже говорилось во вступительной статье, Теренций заменил экспозиционные прологи (однажды он прямо обращает на это внимание аудитории - "Братья", 22) полемикой по литературным вопросам, направленной против достаточно известного драматурга Лусция Ланувина, не называя его, впрочем, нигде по имени. Однако во всех случаях, когда Теренций говорит о своем "враге, порте старом", который его "задел первым", о "зложелателях" и "завистниках", имеется в виду Ланувин и его окружение. Нападки на Теренция были двоякого рода и затрагивали как его творческий метод, так и его творческие возможности.

По первому пункту расхождения касались права римского автора на соединение в одной пьесе материала из двух разных греческих комедий. (Для обозначения этого приема обычно пользовались термином "контаминация", но в последнее время исследователи римской комедии, исходя из текста Теренция, все больше приходят к выводу, что в глазах его противников слово "контаминация" было не нейтральным понятием, обозначавшим прием как таковой, а носило осуждаюший характер и имело смысл "осквернение", "порча".) Ланувин, как видно, был сторонником буквального перевода, но, не обладая достаточным дарованием, из хороших греческих пьес делал, по словам Теренция, плохие латинские ("Евнух", 7-8). Это, впрочем, не мешало ему обвинять Теренция в нарушении единства его оригиналов. Отстаивая свои позиции, Теренций ссылается либо на близкое сходство между собой греческих прототипов ("Девушка с Андроса", 8-14), либо на пример своих предшественников - Плавта, Невия, Энния, творивших "с вольной небрежностью" (там же, 18-21; "Самоистязатель", 20-21). Противники Терепция обвиняли его также в использовании греческих комедий, уже обработанных до него для римской сцены, - см. "Евнух", 23-29, хотя речь касалась только двух персонажей из комедии "Льстец", заимствованных Теренцием для "Евнуха". Сознавая, однако, что обращение римского поэта к греческим образцам, уже знакомым зрителям, может быть истолковано как свидетельство его творческой несостоятельности, Терепций однажды специально оговаривает, что взял в качестве образца греческую комедию, "никем не обработанную" ("Самоистязатель", 7).

Еще более личный характер носили нападки Лусция Ланувина на мнимую несамостоятельность Теренция в самом акте творчества. В "Самоистязателе" (24-25) и в "Братьях" (15-21) Теренцию приходится отводить обвинения в том, что он пишет, "не на свое надеясь дарование", а с помощью своих друзей, знатных людей, известных всему Риму. Имелись в виду Сципион Младший и его друг Лелий, к окружению которых принадлежал Теренций. Этих обвинений автор не отвергает и не подтверждает, считая для себя лестными подобные намеки, и нет необходимости отрицать возможность советов драматургу со стороны его Знатных покровителей. Следует, впрочем, помнить, что Сципион (по принимаемой нами дате рождения Теренция в 195 г.) был на десять лет его моложе, хотя и успел уже зарекомендовать себя, отличившись под командованием отца в битве при Пидне (168 г.).

Следующий раздел реалий, важных для понимания обстановки в комедиях Теренция, касается места их действия в прямом и переносном смыслах "того слова.