Братья

На протяжении последующих нескольких месяцев ему еще не раз приходилось испытывать нечто подобное. После Людмилы он сближался со многими балетными танцовщицами и девицами из группы переводчиков, которые занимались английским вместе с курсантами. Перспектива хорошего угощения неизменно увлекала их; импортные продукты, жестянка кофе, бутылка дорогой водки, красивая упаковка мыла – все годилось, все служило целям Дмитрия.

– Когда ты закончишь школу, – со знанием дела нашептывал ему Пономарев, окончивший школу три дня тому назад, – все станет гораздо проще. Мало кто из баб откажется встретиться с офицером КГБ. Нам достаются самые лакомые кусочки, ты не находишь?

Как мог Дмитрий объяснить ему, что он охотится не только за чувственными наслаждениями? Иногда он ощущал, как внутри него вскипает море неразделенной любви. Одиночество буквально душило его. Он не знал материнской любви, а все его грезы о матери, прижимающей его к себе, были похоронены откровениями Ткаченко. Он не изведал даже братской любви – его брат исчез где-то на просторах Северо-Американского континента. Дмитрий дорого бы заплатил за то, чтобы увидеться со своим братом, однако он даже не представлял себе, как можно с ним связаться. В любом случае Дмитрий серьезно сомневался в том, что у них найдется что-либо общее. О любви между братьями не могло быть и речи!

Дмитрий еще не знал настоящей женской любви. Все те, что спали с ним, делали это от скуки или ради подарка. Откровенно говоря, это была проституция, просто слегка замаскированная. Истинное чувство оставалось ему недоступно.

Подсознательно Дмитрий искал женщину, которая дарила бы ему свою любовь совершенно бескорыстно, и грезил о страсти и самоотречении – обжигающих чувствах, подобных тем, что описаны в книгах. Иногда он подолгу не мог заснуть, мечтая о том, как было бы замечательно, если бы рядом с ним была одна-единственная, его Девушка, которая делила бы с ним все радости и горести.

Все эти ночные раздумья, однако, снова и снова приводили его к одному и тому же безрадостному заключению, продиктованному очередной мрачной полосой в его жизни: он обречен жить и умереть в одиночестве, так и не испытав настоящей любви.

Дмитрий понимал, что ни с кем не может поделиться своими переживаниями, даже с Мишей Пономаревым. Его приятель только бы подмигнул в ответ и сказал: “У меня есть одно замечательное средство от твоей болезни, братишка. Я достану тебе пару настоящих шелковых чулок, за которые тебе с радостью отдастся сама мисс Комсомол”.

* * *

Осенью следующего года, за четыре дня до парада, посвященного празднованию очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, Дмитрия еще раз вызвали в кабинет начальника школы Любельского. Неделю назад Дмитрий стал членом Коммунистической партии, и генерал крепко пожал ему руку во время короткой церемонии. Сегодняшним утром похожий на гнома генерал сидел за своим столом, зарывшись в бумаги, и курил толстую кубинскую сигару.

– Морозов, – сказал он, и Дмитрий обратил внимание, что Любельский против обыкновения не выглядит сердитым, – у вас есть час, чтобы собрать свои вещи. Вы нас покидаете.

Дмитрий почувствовал, как его сердце сбилось с ритма и пропустило удар. Что произошло? Он не чувствовал за собой никакой вины. Оценки у него были высокими, он был самым лучшим курсантом своего потока и отличным стрелком.

– Разрешите спросить, товарищ генерал, куда меня переводят?

– Разрешаю, – милостиво кивнул Любельский. – Вы помните наш разговор, происшедший несколько месяцев назад?

– Так точно, товарищ генерал. – Дмитрий отлично помнил, в какой ярости был генерал после того, как он упомянул в аудитории название Тринадцатого отдела.

– Вас переводят в Центр подготовки иностранной разведки, – объяснил гном, выпуская изо рта струйку серого дыма. – Это секретное учебное заведение Первого Главного управления. Именно там наши офицеры проходят подготовку для работы за границей.

Для того чтобы переварить сообщение генерала, Дмитрию понадобилось некоторое время. Это могло стать его первым шагом на пути к заветному “Управлению мокрых дел”! Его переводили, однако, втихую, не поднимая шума.

– Слушаюсь, товарищ генерал.

Любельский снова заговорил, и изо рта его потянулись клубы дыма.

– Я думаю, что вам там понравится. Вас ожидает три года тяжелого труда, но дело того стоит. Помните, Морозов, столь высокой чести удостаивается не каждый.

Дмитрий козырнул.

– Спасибо, товарищ генерал!

Он собирал свои вещи в страшной спешке и спускался по лестнице бегом, времени не осталось даже на то чтобы поделиться потрясающей новостью с Мишей Пономаревым. У дверей Высшей школы его ждал облезлый “москвич”, и все же это был настоящий автомобиль. За рулем сидел солдат Советской Армии. С Дмитрием он не разговаривал.