Братья

— Я сделаю это, — крикнул командующий округом Фуцзяни. — Но мои руки связаны!

— Развяжите его, — приказал я.

Фу Жэнь глубоко вздохнул, потер запястья и покорно подписал. Его примеру последовали начальники Цзянси, Нанкина и Ланьчжоу. Когда все поставили подписи, я потребовал:

— А теперь прокусите свои пальцы и намажьте бумагу кровью в знак подлинности.

Командующие испуганно посмотрели друг на друга.

— Я отказываюсь делать это. Вы предатель, — запротестовал начальник Ланьчжоу.

Я вытащил револьвер и прострелил ему правую руку. Он закричал, кровь забрызгала все вокруг.

Остальные повиновались и поставили метки кровью рядом с подписями.

Я взял бумагу, драгоценное свидетельство, и спросил:

— Вы знаете, что вы подписали?

Они покачали головами.

— Конечно же, не знаете. Это план государственного переворота, вдохновитель которого — он. — Я указал на безвольно висевшего Дин Лона; его пальцы кровоточили, ноги едва касались пола.

Раздались настойчивые крики протеста.

— Теперь, когда вы больше не нужны ни мне, ни народу, пора попрощаться, — улыбнулся я. — Пристрелите их и сбросьте тела в океан.

— А что делать с Дин Лоном? — спросил молодой генерал.

— Не убивайте его. Пусть отправляется на корм акулам.

— Сын, я всегда любил тебя, — прошептал ослабевший от боли Дин Лон.

— Конечно, именно поэтому я даю вам шанс. Вам нужно всего лишь выплыть из моря крови ваших соратников. Мне когда-то это удалось. Значит, и у вас получится. Вы ведь мой отец.

Выйдя на палубу, я услышал восемь выстрелов и глухой стук — Дин Лона развязали, и он упал на пол.

ГЛАВА 63

В полночь армия Шенто открыла огонь по толпе, собравшейся на площади Тяньаньмэнь: сначала наугад, потом прицельно. Слышались крики боли и замешательства. Мертвые лежали в лужах крови. Живые кричали, спасая умирающих. Смерть косила молодые сердца. Наихудшие опасения подтвердились.

Я нырнул под стол, пытаясь укрыться от града сверкающих пуль. Они летели отовсюду. Молодежь не знала, куда податься, когда я приказывал им бежать.

С севера послышался грохот танков. Из них в толпу стали бросать гранаты. Я кричал на солдат и бежал в их сторону, но они продолжали стрелять.

— Стойте! — кричал я. — Не стреляйте в людей! Возьмите меня! Меня!

Пули градом сыпались на голову и плечи, свистели в ушах. Еще больше убитых. Еще больше раненых.

Я перепрыгнул баррикаду, выхватил ружье у испуганного солдата и побежал, отстреливаясь, до угла огромной площади. Выбросив разряженное ружье, я обернулся на ужасную площадь, наполнявшуюся призраками. Кровь заполняла канавы, выли сирены машин «скорой помощи» и полиции, скрежетали гусеницы танков. Люди кричали и рыдали. Страх. Смерть. Молодые тела, подкошенные пулями.

Тяжело дыша, я крался вдоль стены. В меня прицелился солдат. Я увернулся, и пуля попала в другого юношу. Я поспешил к раненому, солдат прицелился снова. Я перебросил парня через плечо и побежал; он стонал и звал маму. Ему было не больше семнадцати.

— Тсс! — успокаивал я раненого, прислонив к кирпичной стене, а сам стал ждать упрямого солдата. Когда тот показался из-за угла, я напал на него и бил головой о камни до тех пор, пока тот не потерял сознание. Я забрал его ружье, снял форму и отшвырнул его подальше.

— Вы убили его! — встревожился раненый.

— Чтобы спасти нас.

— Вы Тан Лон, наш вождь?

— Ш-ш!

— Куда вы несете меня?

— В больницу.

— Нет, прошу, оставьте меня и бегите скорее! Вас убьют!

Не обращая внимания на его слова, я надел солдатскую форму и отнес раненого студента к ближайшей машине «скорой помощи». То, что я увидел, потрясло меня. Сотни молодых людей лежали на траве вокруг машины. Горстка врачей хлопотала над бесчисленным количеством раненых. Некоторые ребята уже умерли, другие тряслись в шоке, третьи плакали, пытаясь сами остановить кровь, наложить повязки из того, что было под рукой.

Как бы я хотел быть врачом или Буддой, чтобы исцелить их раны. Но я не мог. Я был причиной этого кровопролития. Я опустился на колени, чтобы утешить одного, и еще десять протянули окровавленные руки за помощью.

Подошла медсестра.

— Спасибо, — сказала она. — Вы первый солдат, который нам помог.

За углом пулеметы все еще стреляли по толпе. Громыхали танки, их гусеницы, как когти, рвали тех, кто, пытаясь спастись от обстрела, оказался зажат в узком проходе. Безоружные демонстранты кричали в ужасе, но солдаты не останавливались. Из громкоговорителей доносилось:

— Уходите! Уходите! Мы не прекратим обстрел, пока вы все не покинете площадь!

Мы давно сдались. Почему же в нас стреляли до сих пор? Из вертолетов градом сыпались пули на тех, кто пустился бежать. От огня дюжины смертоносных стрекоз на площади было невозможно укрыться, она стала смертельной ловушкой.

Несколько солдат подошли и помахали мне.

— Пошли, закончим работу, — крикнул один из них, стреляя из автомата.

— Заткнем наконец глотки этим испорченным соплякам! — поддакнул другой.

— Это не ты принес сюда раненого? — спросил их офицер.

— Посмотрите, как он с ними нянчится. Просто образец человеколюбия, — усмехнулся другой.