Братья

На обратном пути Мина спросила меня, удастся ли нам когда-нибудь узнать, что на самом деле случилось с Аво. Я сказал ей, что нет. Вряд ли. А она рассказала, что в восемьдесят третьем году он приехал в Армению, и ему многое пришлось пережить, чтобы вернуться. Пытки, черт возьми…

— Это действительно так? — спросил я.

— Да, — ответила Мина. — Но я дала ему от ворот поворот.

— Почему? — удивился я.

Она рассказала про ложь, которая воскресила в ее памяти один неприятный и болезненный инцидент, случившийся во времена их юности. Как она могла простить его? Ей казалось, что это невозможно, но она все же простила.

— Я живу в другой стране. Мой муж постепенно теряет память. Мои дети говорят на языке, на котором я едва связываю слова. Мне страшно опозориться, когда я отвожу их в школу или разговариваю с родителями других учеников. А потом наступает декабрь — месяц, когда произошло землетрясение. Я чувствую это до сих пор. Все, что осталось там, разрушилось, исчезло. И я не переставала думать о том, что же могло произойти с Аво. Я ходила в библиотеку, в мэрию. Нашла ваше имя. Я поехала к вам. И вы помогаете мне, идете со мной до самого конца. Но что с того — мы так и не знаем, что с ним случилось. Был ли он дома во время землетрясения? Может, его засыпало, как других? Или же он сразу уехал из страны, как только мы закончили тот разговор? Жив ли он? А если мы не знаем этого наверняка, то можем ли мы оплакивать его?

— Можем, — отозвался я.

Мне было что на все это сказать, но я не мог — больно.

— Мина… — наконец выдавил я, когда мы парковались перед домом, где ее ждали дети. Звезды на небе были неразличимы, но луна сияла вовсю.

— Мина… — повторил я, утопая в серых волнах лунного света.

Я попросил у нее прощения.

Глава двадцать четвертая

Карс, Турция, 1983 год

Кондуктор поезда, что шел из Кировакана, не ходил, а скорее вальсировал из вагона в вагон. Проверяя билеты, он напевал, рассказывал всякие истории о местах, что мелькали за окнами, и выражал надежду еще не раз увидеться с пассажирами.

Наконец он подошел к Аво, который устроился в дальнем конце вагона, где обычно складывали багаж. Его напев тут же перешел в присвист:

— Э-э, тебя кто-нибудь спрашивал про твой шрам?

— Не-а, ты первый, — отреагировал Аво.

Он запустил руку в чемодан, купленный в Мерсине, и выложил все, что было внутри: турецкие деньги, поддельные документы, которые сделала для него Ками, ручку и блокнот на спирали. В блокноте было несколько стихотворений — довольно посредственных, но берущих за душу. Последним он вынул билет.

— Уезжаешь из Армении? Да? В Карс едешь? Да? Имей в виду, документы проверят на границе.

— Я понимаю. Надеюсь, еще в Ленинакане будет остановка. Сколько там поезд стоит?

— Три четверти часа.

— О, прекрасно!

— Но если опоздаешь хоть на минуту, поезд ждать не будет, понимаешь? Тогда тебе придется брать новый билет.

— Хорошо, хорошо.

— Ладно. Просто я знаю, что большие люди думают, будто правила должны соответствовать их запросам. Но ты, как я погляжу, не большой человек. Считай это за комплимент.

— Спасибо. Мне бы хотелось посидеть в одиночестве.

— Разумеется. Но тебе еще ехать и ехать. Как армянин армянина должен тебя спросить, а что ты вообще забыл в Карсе? Это же не город, а одно сплошное кладбище. Когда я начал работать на этой линии, я как-то съездил туда. Но больше никогда и не сойду там с поезда! Кладбище — представь, целый город превращен в кладбище! Тамошние жители, ей-богу, думают, что армян вообще никогда не существовало. Исключительное что-то. Там целые дома, учреждения, кафе сложены из могильных камней! Буквально украденных с кладбищ, а кладбищ теперь, по сути, и не существует. Я зашел в одно кафе перекусить и увидел едва заметные армянские имена и даты смерти. Вверх ногами. Могильные плиты стали строительным материалом. Я сказал об этом официанту, так тот мгновенно перестал меня замечать. Даже чек мне не принес. Они все милые люди, пока не спросишь их о камнях и о том, что на них написано. Сразу затыкаются, словно ты призрак. Такое чувство, что они разом теряют способность слышать и говорить. Просто молчат, вот как в моем случае. Нет, больше нога моя не ступит на эту землю. Вместо города — сплошное кладбище. Лучше уж в поезде посидеть, пока он не тронется. Зато никто не скажет, что меня не существует. А тебя вот понесло туда. В Карс, я правильно тебя понял?

— Это ненадолго, — сказал Аво, почувствовав необходимость объясниться. — Оттуда я поеду дальше на запад, а потом на юг, в Мерсин. А оттуда — в Америку.

— Ого, вот так путешествие! Мерсин… Говорят, там хорошо. Там море и часовня Святого Павла. Наверное, тамошние турки куда более спокойно относятся к прошлому, чем жители Карса. Не знаю… Может, более сердечные?

— Может быть…

— А что в Америке? Я много чего про нее слышал, но сам никогда не был. А ты как, бывал?