Братья

Я боялся засмеяться, потому что было больно, но все же не удержался — и боль оказалась легче, чем жжение спиртного, попавшего мне на ссадины.

Выпив по стакану и выкурив по сигарете, мы повторили. Мне хотелось поговорить с ним, но говорить было больно. Да и что толку — Галуст все равно не понимал ни слова. Но молчать было еще тяжелее.

— Давненько я не занимался борьбой, — начал я. — Лет пятнадцать назад я бы уложил всех этих троих одной левой.

Галуст что-то сказал на своем языке, мы оба замялись и рассмеялись.

— И все же поговорим, — сказал я, — если не возражаете.

Я сказал Галусту, что мы оба состарились, что нам обоим в районе шестидесяти. Америка совсем потеряла разум в шестидесятые — так что, и мы не имеем на это права, что ли?

Он что-то сказал в ответ. Я пожал плечами и снова засмеялся.

— Твоя жена — просто ребенок по сравнению с нами. Ей же ровно вполовину меньше, чем тебе и мне. Мина молодая и очень милая. А ты — старый коротышка. Да еще и волосатый в придачу, хотя и в меру, ладно. И как это тебе удалось жениться на такой, а, счастливчик?

Едва я произнес имя его жены, как Галуст сразу же отреагировал. Кожа на его лбу разгладилась. Он пожал плечами. Мы оба опять рассмеялись и выпили. После этого настала очередь Галуста, и я сполна ощутил то, что только что испытывал он от моей болтовни. Попробовал применить старый трюк, которому научился у мексиканских лучадоров [21], когда работал на юго-западных территориях, — стал прислушиваться к родственным словам. Однако язык, на котором говорил Галуст, не имел ничего общего с моим языком, и зацепиться тут было решительно не за что. В конце концов я сдался и перестал реагировать на фразы — это было сродни тому, чтобы услышать звуки симфонии в какофонии настраивающегося концерта.

После третьей сигареты я почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы встать. Рот и глотку саднило от табака и запекшейся крови, и мне до жути хотелось воды. Жестами я показал, что мне нужно, и Галуст отвел меня в ванную. Я зачерпнул воду из-под крана, напился и стал осматривать повреждения. Половина моей физиономии опухла и переливалась разными цветами, глазница была разбита. Чувствуя головокружение — вероятно, все же сотрясение мозга, — в сопровождении Галуста я поплелся в гостиную.

Услышав звук поворачивающегося в замочной скважине ключа, Галуст подошел к двери и заглянул в глазок. Он жестом велел мне остаться в коридоре и встать так, чтобы меня не было видно из дверей, — было ощущение, будто он пытается защитить меня.

Только теперь я смог разглядеть, что мы с ним действительно одного возраста. Дверь отворилась, и я приготовился увидеть разъяренную Мину, которая могла бы завершить работу Шена. Но, увидев меня во всей своей красе, она зашла в гостиную, взяла пустые стаканы и отнесла на кухню сполоснуть.

— Он что, заставил вас пить?

Меня окружили дети, спрашивая, что со мной случилось.

— Просто подумал, что умею летать, и свалился с крыши.

Судя по всему, Мина попросила Галуста увести детей, потому что он вывел их из комнаты.

— А вы так и не пришли, — сказал я.

— Шен сказал, что отправится со мной, иначе могут случиться неприятности.

— Он и пошел. С десятком друзей.

Мина подала мне стакан воды.

— С ним было всего двое.

— По ощущениям — гораздо больше.

Мина знала, что произошло. По воскресеньям она вела занятия для пожилых армян — учила играть в нарды тех, кто не умел или делал вид, что не умеет. Старики любили собираться около прачечной, а прачечная была напротив заправки. Они-то и остановили драку. Позвали Мину — она одна из немногих говорила по-английски. Когда Мина прибежала, я уже лежал весь в крови.

— Я вам говорю, давайте вызову скорую. А вы кричите, что у вас нет страховки. Ну, я и попросила отнести вас сюда.

— Ага. В дом Шена.

— Он хороший человек.

— Лучше не бывает!

Впервые с момента моего приезда в Лос-Анджелес я увидел улыбку на ее лице.

— Теперь я понимаю, почему вы подружились с Аво, — сказала она.

Я поднял свой стакан, как бы салютуя, и осторожно, стараясь не задеть ссадин на лице, выпил.

— Надеюсь, Шен не собирается доделать начатое?

Мина покачала головой.

— Напрасно вы так. Почти все, кто живет в этом доме, приехали сюда после землетрясения. Шен каждому помог устроиться. Мы больше всего боялись что-нибудь потерять при переезде. Или кого-нибудь. Понимаете?

Я кивнул. Впрочем, не очень уверенно.

— Ну-с, — сказал я, — тогда уж не буду больше возникать на вашем пути.

Будь у меня шляпа, я бы приподнял ее. А так лишь слегка (больно же) наклонил голову.

Выйдя на улицу, я спохватился, сколько прошло времени. Солнце уже садилось.

Кое-как переставляя ноги, пошел к машине, и тут Мина окликнула меня с балкона. Она держала красную сумку-кошелек. Затем она что-то крикнула в сторону крыши, где были дети с отцом, и Галуст прокричал что-то в ответ.

— Я сказала ему, что мы едем в больницу, — объяснила она, спустившись, и застегнула сумку на талии — именно так, как я и предполагал. — Но вы, конечно, отвезете меня в другое место. Хорошо?

— Идет, — согласился я. — Но бензин за ваш счет.