Братья

— Ты, в общем-то, не виноват, — сказал он. — А что до меня, я просто хотел бы ей показать, что плевал я на Париж. Ведь у меня есть то, чего нет у нее, — у меня есть ты. Я никогда не предавал тебя. Никогда, но теперь вот чувствую себя довольно глупо. И одиноко…

Аво повернул голову.

— Нет. Нет, брат, это не так.

С близкого расстояния он разглядел на спине брата огромное пятно в месте комариного укуса. Ему захотелось почесать собственные зудящие лодыжки и запястья, что он и сделал. Извне доносилось потрескивание догорающих веток, слышались тихие разговоры взрослых. В палатке было темно, но спать не хотелось — какое там спать.

— В Париже довольно много армян, — прошептал Рубен, расчесывая очередной укус. — А ты, наверное, и не знал…

— Ага. И ты хочешь стать одним из них. Нужно только придумать способ, как тебя туда отправить, да?

— Есть два билета. Один — Тиграна. Второй — для ученика, которого он возьмет с собой.

— Уверен, если ты попросишь, Мина уступит тебе свой билет.

— На самом деле это мой билет. Ей просто страшно везет, и не более того. Скорее всего, она жульничает. Так что просить ее я не собираюсь.

— Ну, тогда можно подсунуть ей в карман крапленый кубик, и тогда все увидят, что она жульничает, — шутя предложил Аво.

— Точно. Вот вернемся домой и найдем такой. Точнее, ты найдешь. А то все сразу подумают на меня, потому что я напрямую заинтересован.

— Остынь, — сказал Аво. — Я пошутил.

Он объяснил брату, что никогда не позволит, чтобы на Мину пала хотя бы тень подозрения, от которого ей потом не избавиться до конца жизни, и напомнил, в какое ничтожество превратился товарищ В., который спустя двадцать лет все не может забыть о той игре с отцом Рубена.

— Представь только, что ей придется всю жизнь оправдываться и защищаться. Она будет говорить правду, но ей никто не будет верить, потому что всем наплевать. Я устрою тебе поездку, но не таким способом. Я придумаю что-то получше.

— Есть другой способ, — отозвался Рубен. — Например, если она не сможет выехать из страны.

Аво думал, что с момента захода солнца комары уже не будут проблемой, но кровососы тучей роились над его головой, и он замахал руками перед лицом, чтобы не быть съеденным заживо.

— Ты желаешь ей зла, — сказал он.

— Не то чтобы зла, — ответил Рубен. — Просто хочу уехать вместо нее.

— Ну, валяй. Должно быть, комары высосали всю кровь из твоих мозгов.

— Аво-джан, послушай меня. Если в Париж поедет Мина, то она просто неплохо проведет там время — не более того. А если поеду я, то наша судьба может круто измениться. Конечно, ничего нет хорошего в том, чтобы обидеть девушку, но, с другой стороны, нет ничего хорошего и в том, чтобы доживать наши жизни среди деревенских пьяниц в захолустье умирающей империи.

Признательность может быть одновременно и эгоистичной и искренней, подумал Аво. Разве кто-нибудь уступит ему свое место в предполагаемом будущем? Да никто. И уж точно не Мина, которая, как она сама не раз утверждала, не думает о прошлом, но продолжает бояться его. Причем настолько, что спросонья не узнала Аво, когда тот склонился над ее палаткой.

— Я бы не смог так поступить, — сказал он.

— Знаешь, на мокрых камнях очень легко поскользнуться и упасть. Держу пари, что за сезон здесь случается немало вывихов и растяжений. Готов биться об заклад, что…

— А может, Тигран скоро умрет, — заметил Аво. — Страшно такое говорить, но возможно, это произойдет очень даже скоро. Тогда ты займешь его место и возьмешь с собой ученика на следующий турнир. Лет через десять. В принципе, десять лет — это не так уж много. Вообще ничто, по сравнению с комариными укусами.

— Не остри. Все может измениться в одно мгновение, и кому, как не нам, армянам, больше других знать об этом? Понимаешь, каждый в этой дурацкой стране прежде всего — советский человек. Сначала советский, а только потом — русский или украинец. А вот мы — другое дело. Мы прежде всего армяне, и всегда были ими. Мы видели, как создаются и рушатся величайшие империи, как свергались правительства, как в два счета уничтожались целые цивилизации. Ты не хуже меня знаешь об этом. Вспомни Ергата. Сколько лет было его дочери? Десять. Десять лет — это целая жизнь. За это время там, в Париже, среди мыслящих армян, мы сумеем построить свои судьбы. Это единственная возможность. Наш шанс, твой и мой. У меня есть план для нас обоих, настоящий рабочий план. Либо мы остаемся здесь и прозябаем, либо пробуем исполнить этот план. Прямо сейчас. Ведь без тебя я никуда не поеду. Если не выгорит, что ж… Буду работать на заводе вместе с тобой. Научусь какому-нибудь делу и в конце концов сдохну, пришивая пуговицы или отмывая памятники от голубиного дерьма. Я сделаю это ради тебя. Но ведь мы сможем добиться гораздо большего, если ты поможешь мне.

Братья перестали чесаться. Треск хвороста затих, и наступившую тишину наполнили другие звуки. Было слышно, как плещутся волны, нагоняя одна другую и создавая странный неустойчивый ритм.

Оба молчали — лежали с закрытыми глазами, притворяясь, что спят.