Братья

Прошло несколько дней, и, как показалось, желудок Сирануш чудесным образом пошел на поправку. Она снова могла есть обычную пищу: кёфте [10], плов и табуле [11] — ее любимые блюда, которые ей было нельзя есть в течение многих лет. Сирануш наслаждалась вкусом, и ей не требовалось вскакивать с постели посреди ночи и бежать в уборную, мучаясь от колик. Ее будто бы полностью исцелил тот разговор с Аво. А однажды вечером она присела вздремнуть на кресло Ергата, которое сама когда-то вынесла из дома на улицу, и умерла на нем вслед за мужем.

После прощания с Тиграном для Аво это были третьи в его жизни похороны. Во время церемонии он вдруг рассмеялся. На него недоумевающе оглядывались, и Аво, зажав себе рот, попытался выдавить слезы. Он понимал, что смеяться нельзя, но едва его лицо исказилось для плача, он понял, что не в состоянии уронить ни слезинки. Тогда он обратил взор поверх голов скорбящих, надеясь разглядеть кого-нибудь из хороших знакомых, хотя у него и не было таких.

Толпа стала расходиться от могилы, потянувшись к припаркованным неподалеку машинам. И тут Аво все-таки услышал знакомый голос:

— Некогда я махал лопатой, чтобы расчистить от снега дорогу к дому Сирануш, — заговорил с ним бывший учитель, товарищ В. — А вот сегодня пришлось потрудиться, чтобы прикопать старушку. Тебе не кажется, что в этом что-то есть? Как бы свыше задумано, почти…

— Почти? — опешил Аво. — Да вы же сами отобрали лопату у могильщика! Я слышал, как он рассказывал об этом в хвосте процессии.

— Черт тебя дери, а! — вскинулся товарищ В. — Ты и этот Левонов сынок, твой приятель, никогда не дадите рассказать хоть что-то о себе, ведь так же? Кстати, а где сейчас Рубен? Он же обычно ходит за тобой как приклеенный.

— Чем вы старше, — ответил Аво, — тем страннее делаетесь. И более вызывающим.

— Ах да, он же сейчас в Париже! Изящно звучит, правда? Ест, наверное, французский сыр…

Кажется, впервые после того давнишнего происшествия в классе учитель решил подтрунить над Рубеном. Однако на этот раз Аво не стал защищать брата.

— Я вот только беспокоюсь о девушке, что поехала с ним, — продолжал товарищ В. — Как только родители позволили ей отправиться во Францию с этим щегленком? Впрочем, вряд ли я смогу знать это. У меня вот четверо сыновей, но, если вдруг появится дочка, она и шагу влево-вправо не ступит без моего разрешения. Будет катиться, словно дрезина по рельсам, куда я укажу. Школа, дом — а больше девчонке никуда и не надо. И никаких там Франций! Будь у меня дочь, я бы так и назвал ее — Дрезина. Именно так — чтобы все знали, что она не свернет со своего пути.

— Ага, прекрасная мысль — назвать девочку Дрезиной! — отозвался Аво.

— Помолчал бы! На похоронах такое обсуждать! Вы, ленинаканцы, вечно ищете, к чему бы прицепиться! Имя как имя, а тебе лишь бы позубоскалить. Тут все же кладбище, и нечего выделываться.

Как только последние из провожавших Сирануш покинули место скорби и добрались до деревни, Аво вернулся к простенькому казенному надгробию, что возвышалось над свежим холмиком земли, и пересказал Сирануш свой разговор с учителем.

Глава восьмая

Глендейл, Калифорния. 1989 год

Утром в среду мы с Фудзи сменили автостраду и вскоре добрались до места, которое было указано на визитной карточке наставницы Броубитера. Я полагал, что это будет жилой дом или школа, и трижды перепроверил адрес, но все было точно. Поэтому ничего не оставалось, как подняться на второй этаж торгового центра Hi Plaza в небольшой ювелирный магазинчик.

Оштукатуренное здание с рекламными щитами на нем светилось в лучах восходящего солнца, словно храм. Не желая оставлять Фудзи в салоне машины, я взял ее с собой. Едва мы успели прочитать режим работы магазинчика, как раздался звон дверного колокольчика, дверь распахнулась, и появившаяся из-за нее старуха стала тыкать в меня шваброй. Старуха выглядела дряхлой, зубастой, кожа ее имела красновато-коричневый оттенок. Короткие седые волосы двумя прядями прикрывали скулы. Она что-то пробормотала на своем языке.

— Валентина, — сказал я. — Вас ведь так зовут?

Старухино лицо изменилось. Она жестом попросила меня подождать, закрыла дверь и, судя по шагам, исчезла в глубине магазина.

Я повернулся и показал Фудзи панораму города, что открывалась со второго этажа торгового центра. Среди припаркованных и проносящихся по усаженной пальмами улице машин мы разглядели три магазина одежды, четыре пекарни, винный магазин, пять ресторанов с уличными террасами, галерею, церковь, два рынка и еще одну церквушку. На террасе одного из ресторанов выделялась группа седовласых мужчин, что-то бурно обсуждавших за утренним кофе.

— А моя тетка подумала, что ты какой-нибудь бродяга, — послышался голос позади нас, и я повернулся.

В дверях стояла высокая женщина почти одного со мной возраста. Ее запястья украшали несколько золотых браслетов, а пальцы были буквально унизаны кольцами. Завязанные в узел бордовые волосы, а цвет губ, когда она говорила, напоминал красное вино.

— У тебя что, кошка?