Братья

Рубена в компании называли «наш маленький стоик», поскольку он ничего не ел и не пил, кроме своего уксуса, не смеялся и не задавал вопросов. Никто даже не представлял, способен ли «стоик» заниматься сексом.

Однажды Сурик принес с собой что-то свернутое в рулон. Рулон развернули — это оказался постер с изображением Шер, самой знаменитой армянки в мире. Все посмеялись и укрепили плакат на стене в спальне Рубена. Но тому было совсем не смешно, и он просто поднял руки, как бы сдаваясь. Парни недоумевали, почему Акоп Акопян дал Рубену второй шанс, — да и сам Рубен никак не мог этого понять. Так что он решил оставить плакат на стене, словно в подтверждение своей лояльности. Он понимал, что принадлежит этой организации со всеми потрохами.

В приличествующий час все расходились по домам. Рубен ложился в постель, над которой красовалась Шер. Он наконец-то начинал испытывать голод, но все равно кусок не лез в горло, и он засыпал. А наутро снова звонил звонок, и снова дымящийся хаш…

Иногда он просыпался по ночам от коротких сновидений, которые он тут же забывал, думая о том, куда увезли его брата… Куда он сам его отправил.

Временами он становился на колени и принимался молиться. Молился не столько о прощении, сколько о смелости и твердости, чтобы укрепиться в своей вере. О том, чтобы принесенная им жертва не пропала даром.

Рубену было поручено поддерживать связь с отделениями АСАЛА в разных городах мира. Большую часть рабочего дня он проводил у телефона, составляя шифрованные депеши. Иногда во время кофе-брейка или унылой поездки в северные районы Афин он, вспоминая недавние переговоры, совал в рот сигарету, чтобы не бубнить вслух.

— Да как это у тебя нет девушки? — время от времени терзал его Хамик.

А Затик добавлял:

— Ты не должен жить ради одной лишь работы, малыш. У тебя должна быть семья. Я бы, наверное, рехнулся, не будь у меня жены и детей.

Сурик смеялся:

— Ну, о жене можно поговорить позже. Но ты хотя бы скажи нам, что время от времени ты с кем-нибудь перепихиваешься!

Но Рубен никогда не спал с женщиной. За исключением разве что тех ночей, когда он стоял на коленях в молитве и ловил на себе влажно-тропический взгляд Шер. Этот взгляд, казалось, осуждал его за то, что он, маленький человечек, вымаливает себе силу. Шер была изображена с распущенными волосами, ниспадавшими черными локонами. А ему исполнялось двадцать пять, затем двадцать шесть, двадцать семь лет… Но он так и не целовал женщины по-настоящему.

— Что, у тебя вообще никак с бабами? — спросил его однажды Сурик во время завтрака.

Вместо ответа Рубен зарядил ему ложкой по лицу, сломав зуб. Тотчас же Мартик прижал Рубена к столу, но Сурик рассмеялся и приказал отпустить его.

— Эх, Рубен-джан, ты такой чувствительный! Хотя теперь всем понятно, где проходит у нашего стоика граница дозволенного. Я-то просто пошутил. А как же иначе мы закончим наше дело, если хотя бы изредка не будем смеяться?

— Над нами уже достаточно посмеялись турки, — заметил ему Рубен.

— Гм, — отозвался Хамик. — Теперь я понимаю, что нашел в нем Акоп Акопян.

— Что ж, — сказал Затик. — Но мы-то давно приняли его в нашу семью. И нам нужно бы знать о нем кое-что, правильно? И все, что нужно, — это пять минут без турок. Идет, Рубен-джан? Расскажи-ка нам о девушке, которой ты отдал свою невинность. Должно быть, ей повезло.

Последнее слово буквально застряло у Рубена в голове. И он услышал, как его собственный голос произнес:

— О, ей очень повезло. Она была самая удачливая девушка в Армении.

Все вокруг засмеялись, но Рубен продолжал говорить, рассказывая, как ей удавалось своим разумом контролировать игральные кости. Затем он вспомнил историю, которую рассказал ему Аво об их ночи на крыше. Они тогда были совсем подростками, и были на крыше самого высокого здания в Кировакане. И они впервые прикасались друг к другу. Рубен дословно поведал историю, лишь заменив имя брата своим.

— А как ее звали? — спросил Затик.

— Ее звали… — молвил Рубен. — Ее звали Мина.

Аво был мертв, и Рубен хорошо понимал это. Он понимал, что, отправив брата к Мартику, он сам убил его.

Однако сам факт того, что он рассказал эту историю, то, что вообразил себя на месте Аво, занимавшегося любовью с Миной на крыше с самым красивым видом, казалось, вернул его к жизни. Он не мог быть на месте брата, но даже сам намек на такую возможность был, по сути, актом единения. История Аво естественным образом вплеталась в его историю. Это было возрождение, это было исправление ошибки. Это была реальность…

Уход от Мины, объяснил Рубен «Икам», был для него жертвой, которую он принес через силу. Это было куда труднее, чем сдать Акопяну своего брата-предателя. Они с Миной планировали пожениться после его, Рубена, возвращения. Он хотел дать ей весточку, сообщить о себе, чтобы они смогли увидеться, но Рубен находился на нелегальном положении, да и времени не было. А теперь она вышла замуж, и он хотел верить в то, что она оказалась права, перестав его ждать и влюбившись в другого. В канцелярскую крысу по имени Галуст.