Братья

— Во-первых, я старый борец, — начал я.

Шену как будто понравились мои слова, и он перевел их своим товарищам.

— В моей стране борьба — один из ведущих видов спорта, — сказал он. — В свое время я сам неплохо боролся. Давай попробуем, один на один!

— Я профессионал. Бесплатно не работаю.

— Ну, всего разок.

— Мне шестьдесят два года. И у меня больная шея. Хотя надрать тебе задницу не помешало бы.

— Тебя сильно молодит прическа. Что у тебя за стиль? Фристайл, фолк или греко-римская?

— Шен, я не буду с тобой бороться.

— Да мне просто интересно, как ты борешься. Или опять нам врешь?

— Я борец иного рода.

— У-у! — произнес Шен, обращаясь к своим спутникам.

Я не мог понять, что он еще говорит, но уловил имя Халк Хоган.

— Значит, ты — американский рестлер, — сказал Шен. — Как это будет по-английски? А, фейк!

— Эй, притормози-ка, — осадил я его. — Не знаю, кто тебе это сказал, но это неправда. Уж поверь мне. То, что делал я, — это весьма и весьма серьезно.

— Ну да. Кроме, собственно, борьбы. Фейк.

Если бы он назвал рестлинг постановкой. Или представлением… но не так…

— Да ты, судя по всему, эксперт, — сказал я. — Выделываешься перед своими друзьями, а сам-то кто?

Амбалы позади него скинули пиджаки. Я распустил волосы.

— Возьми свои слова назад, — предложил я. — Тогда я спокойно сяду в машину и уеду без проблем. Но только после того, как ты возьмешь свои слова обратно. Все, что ты тут наговорил про дело моей жизни. Усек?

Я ждал, пока Шен со своими товарищами сформулируют ответ.

— Возьми слова обратно, Шен. То, что ты сейчас ляпнул про мою жизнь, — повторил я.

Он облизал уголок рта и посмотрел мне прямо в глаза:

— Фейк!

Я бросился вперед.

Глава двадцать первая

Кировакан, Армянская ССР, 1983 год

— Они были близкими друзьями, росли вместе, — пояснил Галуст своей матери. Та подмигнула и заметила:

— Оно и видно.

Колкость не задела ни Мину, ни Аво.

Это действительно был он. Сидел за столом в ее доме, напротив ее мужа. Мина переводила взгляд с одного на другого, словно они были игроками в нарды. Ничто, даже шпильки, отпускаемые свекровью, не могло испортить ей настроение. Ей казалось, будто прямо у нее на глазах воссоединяются части разбитого целого.

— А что у тебя с лицом? — спросила свекровь.

— Он получил ожог во время пожара на фабрике в Ленинакане, — сказал Галуст.

— Нет, пожар произошел раньше, — поправил его Аво.

— А почему ты уехал? — не отставала свекровь.

— Посмотреть на мир, — снова встрял Галуст.

— А вернулся, потому что мир не понравился?

— Да дайте же поесть человеку! — не выдержала Мина. — Он в пятнадцать был толще!

— Да все нормально, я ем, ем!

Араксия заплакала.

— Нет, с миром все в порядке, — ответил свекрови Аво.

— А что тебе больше всего понравилось? Где твое самое любимое место? — напирал Галуст.

— За исключением борделей, конечно, — вставила его мать.

— Америка-то тебе понравилась? — Галуст сделал вид, что не услышал реплику матери.

— Америка очень большая. Так что однозначно и не ответишь. И понравилась, и нет.

— Нашей дочке всего два годика, а она уже умеет складывать и вычитать, — без всякой связи продолжил Галуст.

Араксия продолжала плакать.

— Сколько будет один плюс один, рыбка моя?

— Он пытался рассказать тебе про Америку, — напомнила мужу Мина.

— А я все слушаю, слушаю, — отозвалась за Галуста мать. — Только вот мы ничего не говорим о сегодняшнем концерте. Все вообще о нем забыли, потому что к ней приехал старый приятель!

— Один плюс один, рыбка моя!

— Талин была само совершенство, — продолжала мать Галуста. — Но вышивка на ее платье показалась мне безвкусной. Я думаю! — многозначительно произнесла она.

— Талин была великолепна! — сказала Мина и поцеловала дочь в щеку.

— Два, — ответила Араксия.

— Два! — просиял Галуст.

— Впечатляюще, — согласился Аво.

— Душа моя, — сказала мать Галуста, обращаясь к внучке, — подними подбородок и выставь его вперед, как мы с тобой делали.

Араксия выставила подбородок.

На днях Мина сильно повздорила со свекровью, когда застала их за этим занятием. В пылу спора она все время придерживала подбородок пальцами. Мать Галуста привела свой аргумент: «Просто я хочу, чтобы девочка выросла более красивой. Что в этом плохого?»

Мина тогда ничего не ответила, и теперь жалела об этом. Теперь ей хотелось сказать что-нибудь вроде: «О, хорошая мысль! Почему бы вам, мама, не поменять Араксии подгузник и не пойти к себе?» — но она решила обойтись без подгузников и сказала просто:

— Идите спать, мама. А мы приберем со стола.

Араксия выбралась из своего детского стульчика и убежала. Мать Галуста обвела взглядом сына, Мину и Аво.

— Иду, иду! — крикнула она в ответ на зов внучки и вышла из комнаты.

— Хороша! — сказал Аво, проводив ее глазами.

— Да никто с тобой и не спорит, — отозвался Галуст. — Но для тебя все же старовата, тебе не кажется?

Все немного посмеялись, как это принято в компании. Галуст вздохнул и сказал:

— А дочка — да. Она прекрасна, моя рыбка.

Некоторое время все молчали. Потом Мина сказала, что, если мужчины в настроении, она откроет бутылку водки.