Я приехал в Машино и нашел хозяйку уже обедающую; она долго ждала, ибо я обыкновенно обедаю у нее по воскресеньям, но, видя, что половина третьего, села обедать. Я день провел очень приятно. Тут был священник Фрянова, села, принадлежащего Лазаревым, очень умный и приятный человек, с коим обо всем можно говорить. Он много мне рассказывал анекдотов об Иване Лазаревиче, который был большой умница; к нему Потемкин и Безбородко приезжали из Москвы обедать во Фряново. Истощив все разговоры о вере, политике и о его братьях-попах, коих он еще лучше Тургенева знает, сели мы с хозяйкой и с ним играть в тройной бостон по копейке. Я их обыграл и выигрыш отдал в церковь. 317 фишек составляют 317 копеек; это не шутка, прошу о пожертвовании сем сообщить Лазаревым! Не захотят ли они опубликовать это посредством «Инвалида»? За мною приехали сани, и я обновил зимку, едучи домой. В телеге ехал хорошо, и можно было ее бояться как принесшую несчастье, а в санях был два раза вывален на оврагах. Больше было смеху, нежели беды.
Северин мне сказывал, что король Баварский ужасно любит Ванишу нашего. Его открытый нрав должен нравиться, особенно королям, коим так все докучают лестью, комплиментами и подлостью. Разговор с таким оригиналом для них отдых, отрада.
Что ты предвидел, сбылось: петербургские цензоры пишут к московским, что они напрасно пропустили некоторые места в греческой истории Метаксы, и как они говорят, какие именно места, то Метакса, очень благоразумно перепечатывая первый том, выкинул строки сии. Скоро и вторая часть покажется.
Двор переехал. Третьего дня государь изволил осматривать все, что в его отсутствие сделано, а вчера и я с женою ездил через новый висячий мост, что на Фонтанке у Летнего сада. Подлинно прекрасно; а что еще превосходнее, это предмостье против площади и монумента Суворова, куда будет перенесен мост. Чудесно как отделано, и какая решетка прекрасная, какие фонари! Много после тебя у нас нового.
Целую ночь дул и еще дует сильный морской ветер, канавы очень наполнились, и, вероятно, в Коломне и улицы залило. Время продолжается дурное.
Неизвестно еще, когда будет представление великим княгиням. Дамы весьма хлопочут о нарядах. Надобно еще ехать в ломбард перезакладывать бриллианты Киселева; эта операция также возьмет у меня часа полтора; право, как начинать утро, то не знаю, как справиться со всеми делами.
С тех пор, что начал письмо, вода так сильно умножилась, что мы окружены ею, Мойка вышла из берегов. Там, где живет Кривошапкин, я велел из антресолей перейти людям наверх; в доме, что против меня, вода начала входить в подвалы. Ужасно! Английская набережная вся в воде, мост еще держится. Туда я доехал, а оттуда принужден был стать на дрожки, вода по ступицы, насилу добрался домой. Бедные люди!
Мои сени и нижняя площадка лестницы в воде. Экспедиция вся также, так что проходить нельзя. Слава Богу, что я успел перенести все капиталы вверх. Во всех почтальонских комнатах вода. Улица наша – как быстрая река, двор полон воды. Столбиков не видать на улицах. Боже мой, чем это кончится! Сколько погибнет бедных людей!
Чиновники перебрались ко мне наверх, ибо по столам уже нельзя ходить.
Ветер не утихает. Вода сильно прибывает. Все улицы наполнены дровами, бревнами. По Большой Морской принесло барку. Будочники – на крышах своих будок. На улице у нас волны, страшно смотреть. Из тяжелой экспедиции в окошко на веревках вытащили чиновников в верхние этажи. Мои лошади переведены в первый этаж, в сени, где живут люди. Экипажи, я думаю, все будут изгажены. Никогда еще такой беды не было. В домах напротив не видать уже окон в первом этаже. Страшное на всех уныние. Сколько после будет больных, и какие ужасные всем убытки!
Слава Богу, кажется, вода начинает убавляться; по крайней мере не прибавляется и становится тише.
Слава Богу, вода сошла, тротуары чисты, но наполнены дровами; на улицах есть еще вода, но не более, как на четверть аршина. Не знаю, как отправить почты; но отправлять надобно.
Внизу у меня много печей размыло. Какой ужасный день! Пойду заниматься почтами.