Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Константин. С.-Петербург, 7 июня 1834 года

Вчера много было карет у Загряжской, которая наша соседка по даче; но я еще не был, ибо нахожу, что в печальных случаях приятно видеть только самых близких, с коими поплакать можно, а повторять всякому одно и то же о своем горе, и иногда людям весьма равнодушным – не облегчает сердце. Знаю, что с эстафетою, с которой я тебе вчера послал мое письмо, вместо почты, послан к князю Дмитрию Владимировичу церемониал князя Кочубея; но в чем оный состоять будет, не знаю, также и где тело положат.

Константин. С.-Петербург, 9 июня 1834 года

Кочубей за час до смерти еще делал проекты на многие годы! Для семейства, по крайней мере, утешительно всеобщее сожаление. О новом председателе еще не слышно. Государь, говорят, завтра изволит приехать утром к разводу. Императрица приезжала навестить Наталью Кирилловну.

Константин. С.-Петербург, 11 июня 1834 года

Граф Михаил Семенович Воронцов будет сюда в августе, к празднику 30-го. Ему и прилично, быв генерал-адъютантом покойного государя, быть и при открытии памятника нашему общему благодетелю. У Татищева был вчера, но опять не застал. Киселев его видел в Петергофе и говорит, что он постарел, зубы совсем выдвинулись, вперед, и одним глазом почти не видит.

Константин. С.-Петербург, 6 июля 1834 года

Ну какая беда в Туле! 600 домов – я чаю, полгорода; да, может быть, на этом еще и не остановилось. Почтмейстер пишет, что пожар еще продолжался при отправлении почты. Ты более мне даешь подробностей, нежели он. Если дома застрахованы, то придется расплачиваться обществу: но это благодать для погорельцев, а общество довольно имело барышей, да и всегда иметь будет; пусть теперь поплатится. Только я сомневаюсь, чтобы там было много застрахованных домов.

Константин. С.-Петербург, 7 июля 1834 года

Закревский и вчера не выехал, по причине пятницы, в который день, я полагал, одни немцы в Вене не пускаются в путь. Сегодня чуть свет отправился. Ты найдешь в нем приятную перемену: стал веселее и здоровее, не знает более флюсов, не боится сквозного ветра и все это приписывает Италии.

Много я слышал о подмосковной князя Голицына, да что тут мудреного: у кого же быть славностям, если не у богачей? Не жаль, когда богатство в добрых руках, как у него.

Лейб-окулист Груби умер, стараюсь о Савенко на его место, не знаю, удастся ли. Князь обещал свое ходатайство, но зависит много от князя Петра Михайловича, а у него не скоро выпросишь. Он все старается уменьшить число лейб-медиков, однако же хлопотать буду за доброго своего Петра Назаровича.

Молния на сих днях упала на лабораторию, где вспыхнуло много ракет; могло бы много беды наделать, но, слава Богу, обошлось без особливых несчастий. Две перекинуло через Неву к Литейной, два дома было загорались, но тотчас погасли. Говорят, их было тысяч пять; то-то суматоха!

Константин. С.-Петербург, 9 июля 1834 года

О тульском пожаре много говорят; я также слышал, что завод не сгорел, а только водопроводное строение. Контора уцелела, а по рапорту сюда губернатора не 1000, а 640 домов сгорело, но и это ужасно!

Третьего дня должен был быть маневр артиллерийский, но отложен за нездоровьем Михаила Павловича, который после учения, быв долгое время под дождем и промокнув, вместо того чтобы скорее раздеться, поехал в лагерь пробовать щи солдатские и смотреть, каково им, отчего сильно простудился; но вчера ему было уже гораздо лучше.

Константин. С.-Петербург, 3 августа 1834 года

Я видел картину Брюллова и не мог довольно восхититься ею. Это, конечно, лучшее произведение нашего века, а он, бесспорно, лучший живописец. Куда нам ее описывать! Пусть это сделает какой-нибудь живописец или знаток, а наше дело – любоваться. В воскресенье опять поеду смотреть. Она теперь в Эрмитаже, а когда государь ее осмотрел, то, говорят, поставил в Академии для публики. Прелестная, очаровательная!

Константин. С.-Петербург, 6 августа 1834 года

На днях дерзкий Клендо в пакетах в собственные руки государю послал пакет бог знает на чье имя. Хорошо, что государь столь милостив, что возвратил, просто надписав, что по ошибке к нему доставлено; но было бы за что прогневаться. Не менее того мне эта неисправность и невнимание чиновника к вернейшей своей обязанности весьма прискорбны; а он – только и извинения, что сделал не нарочно, что не знает, как могло случиться, что это несчастие и проч. Еще бы нарочно! Плохо они меня берегут, эти господа, а кажется, можно было бы, да и должно бы, ибо я довольно об них пекусь и забочусь. После этого поди пей воды: много помогут при беспрестанно возобновляющейся желчи!