Братья Дуровы

готовлять в своей лаборатории смеха... Над всем этим клоун обязан

усердно трудиться, упражняться до тех пор, пока сам он и другие ни

убедятся, что это чистая работа, которую можно показать публике.

И когда он выступает со своим новым номером, который длится,

может быть, всего три минуты, публика хохочет и думает: «Какой он

веселый человек, этот клоун! Вишь, какую поразительно смехотвор¬

ную штуку выдумал!» Но вряд ли кто догадывается, каких трудов ему

стоило выдумать и приготовить эту самую штуку, как мало веселился

он в то время и как много работал.

Дуров коснулся темы, которая его самого глубоко волнует, захва¬

ченный ею, он говорит, не замечая аудитории. И те, кто присутствует

в зале, тоже забывают, что перед ними не профессиональный лектор,

а цирковой клоун. Он незаметно вводит их с собою в лабораторию

творчества и раскрывает ее тайны.

Известный московский адвокат сидит на скамье в верхнем ряду

амфитеатра. Очевидно, вспомнив ушедшие студенческие годы, когда

вот так же приходилось слушать лекции профессоров, сидя на скамье,

он, ныне прославленный своим красноречием златоуст, совсем по-сту¬

денчески конспектирует слова лектора-клоуна.

Дуров рассказывает, как его друг, писатель («Уж не Куприн

ли?» — замечает кто-то вслух), долго и скрупулезно изучал цирковую

жизнь, быт артистов, прежде чем приступил к небольшому произве¬

дению на эту тему.

—       Я видел, как он писал свою вещь, — говорит Дуров, — сколько

было набросков, сколько раз написанные им страницы целиком пере¬

писывались заново, как он прислушивался к моим замечаниям и

замечаниям других. Сколько было раздумий, колебаний, исканий, му¬

чений, когда ему казалось, что вот это нарисовано слишком бледно, а

вот тут, наоборот, наложены слишком яркие краски. И когда произ¬

ведение было закончено, я должен был признать, что написать его бы¬

ло нисколько не легче, чем построить целый дворец.

—       Вот так же,— заключает Дуров,— мы долго и кропотливо

ищем подходящие краски для изображения того или иного характе¬

ра. Это труд, тяжкий, упорный, требующий тщательных поисков

мелких подробностей, мельчайших штрихов.

Как непросто, оказывается, веселое ремесло клоуна!

И в роли профессора, читающего лекцию с кафедры, Дуров остает¬

ся артистом, чутко чувствующим зал, — пора переключить уставшее

внимание слушателей.

—       Повторите этот маленький трюк! — обращается он к ауди¬

тории.

Присутствующие дамы и господа тщетно пытаются исполнить не¬

сложный фокус с платком и кольцом. Собственное недоумение вызы¬

вает общее веселье и шутки. Искренне хохочет и клоун, очень уж не¬

лепо выглядят эти люди в не свойственном им занятии.

—       Вот несообразность, неожиданность и благополучный конец в

действии, — замечает он, — три условия, порождающие смех.

Подвижное лицо его быстро меняет свое выражение. И снова труд¬

но сказать, чего больше сейчас в нем: серьезной или лукавой мысли?

Юмора или скрытой печали?

—       Я разоблачил перед вами, — говорит он, — некоторые тайны

искусства смеха. Но этим я не совершил вероломства в отношении

своего ремесла. Несмотря на мои разоблачения этих тайн, пока дух

человеческий будет соприкасаться с внешним миром — будет жить и

смех... Только прошу вас, господа, пользуясь радостью, которую рож¬

дает смех, никогда не забывайте, что есть люди, посвятившие себя

тому, чтобы приобщить вас к этой божественной радости. Это — лице¬

деи, жрецы смеха. Не забывайте, что они, живущие среди смеха и

создающие его, сами иногда принадлежат к тем несчастным, которые

лишены радости смеха.

Лектор сделал паузу, задумался. Не в числе ли он тех, несчастли¬

вых, о которых сейчас говорит? Не думает ли он о себе самом, рас¬

сказывая анекдот о человеке, который обратился к врачу с просьбой

излечить его от безысходной тоски? Врач посоветовал тоскующему

пациенту:

« — Пойдите в цирк, там выступает клоун, обладающий необык¬

новенной способностью смешить. Я уверен, это этот весельчак изле¬

чит вас своим неподражаемым комизмом.

—       Благодарю вас, доктор, но я не могу воспользоваться вашим

советом, — ответил пациент.

—       Почему?

—       Клоун, о котором вы говорите, это — я... Очевидно, мне остает¬

ся только повеситься...»

—       В этом грустном рассказе много правды,— заметил Дуров.—

Я часто наблюдаю, как публика смеется скромной работе Анатолия

Дурова, но сам лишен возможности быть своим собственным зри¬

телем.

Лекция подходила к концу. Слушатели — присяжные поверенные,

светские дамы, врачи и художники, студенты, артисты театра и цир¬