Братья Дуровы

Вот как Дуров описал финал ее необыкновенной жизни. «Приближался день моего отъезда из Харькова, нужно было подумать, на кого оставить собаку. Везти ее больной, подвергать дорожной тряске и неудобствам, не хотелось. А ехать я должен был — меня высылали из Харькова за мои политические шутки.

Накануне отъезда, вечером, Запятайка, видя, как мы укладываемся, поняла, что мы уезжаем, и, собрав последние силы, сползла с подушки. Шатаясь, как пьяная, пришла ко мне в другой номер, подошла близко, стала на задние лапки и грустно-грустно смотрела мне в глаза.

Вся моя семья окружила ее, и она, уже лежа, лизала нам руки.

Мы осторожно отнесли Запятайку на подушку.

К вечеру Запятайки не стало.

В моем Уголке, в музее, находится чучело Запятайки в той позе, которой она в последний раз прощалась со мной».

Не так давно отгремели раскаты гражданской войны. Советское государство отметило лишь пятилетний юбилей своего существования. Страна еще залечивает раны, нанесенные тяжкой разрухой. Но правительство не жалеет средств на культурные нужды. Нарком просвещения А. В. Луначарский оказывает всемерную помощь дуровскому Уголку. Несмотря на трудные времена, Владимира Леонидовича командируют в Германию для закупки животных, необходимых для его опытов.

1923 год, февраль, Берлин.

Ну, конечно, Владимир Леонидович в первую очередь посещает знаменитый зоологический сад. Прежде не раз он бывал в берлинском «Зоо» и всегда восторгался богатством его живых коллекций, собранных в разных концах земли. Ныне глазам представилась печальная картина: пустующие вольеры, загоны, клетки. Львы, тигры, леопарды, ягуары и другие хищные звери первые оказались жертвами голода. В мрачный синодик попали и редкие экземпляры других экзотических животных из Южной Америки и Африки.

Живые отощавшие обитатели «Зоо» также оставляли удручающее впечатление. Голодные обезьяны вяло двигались, тоскливо ожидая привычной подачки от посетителей. Но напрасны их ожидания — берлинцы сами живут так, что не только не в состоянии их побаловать, но и просто накормить.

Великанская туша гиппопотама высунулась из мутной воды бассейна. Его разинутая, словно громадный распахнутый чемодан, пасть требовала пищи. Владимир Леонидович бросил в нее клок сена, оно исчезло мгновенно — капля в море.

Хобот слона бессильно свешивался к полу, только самый его конец странно, как червяк, шевелился. Поднесенный кусок хлеба слон почему-то не положил в рот, а сначала подбросил вверх и поймал на лету. Однако, оказывается, искусство жонглера он развил поневоле: парализованный хобот мог действовать лишь таким образом.

Не в лучшем состоянии был и верблюд. Он так отощал, что горбы его спадали набок пустыми мешками. А бедняга белый медведь! Вместо рыбы его кормили кониной. Не оттого ли его голова на длинной шее уныло опустилась и раскачивалась из стороны в сторону, как маятник.

С тяжелым чувством покинул Дуров берлинский зоосад. В гораздо лучшем положении он нашел расположенный возле Гамбурга зоопарк торговой фирмы Гагенбека. Глава фирмы выразил желание закупать в России дальневосточных тигров, медведей, куниц, соболей и разные виды птиц. Владимир Леонидович со своей стороны приобрел у Гагенбека несколько морских львов, обезьян, южноамериканскую тигровую кошку, африканского дикобраза и других животных.

Но этим не исчерпалась его поездка в Германию. Он тщательно изучил состояние тридцати немецких зоологических садов, закупил много полезных книг, журналов, научных трудов по вопросам зоологии. По возвращении на родину Дуров сделал содержательный доклад о своей поездке, и с удовлетворением отметил, что Московский и Петроградский зоопарки, несмотря на необычайные трудности, испытанные в минувшие годы, сохранились гораздо лучше, чем немецкие. Это великая заслуга людей, горячо любящих живую природу.

— Мой Уголок — уголок рая, — шутливо говорит Владимир Леонидович и ведет своих гостей в сад. — Ведь ощущение свободы — главная особенность райского места.

Гости — группа ученых, среди которых выделяется крупная фигура профессора Бехтерева. На него трудно не обратить внимания: его борода и шевелюра так пышны, что лицо кажется спрятанным в густой растительности, а взгляд глубоко сидящих глаз так остр и пронзителен, что каждый невольно подчиняется их силе.

— Рай, сущий рай… — поддакивает он, и трудно решить, говорит ли он это серьезно или посмеиваясь. — Благоденствие…