Братья и сестры Наполеона. Исторические портреты

Остальные члены семьи не принимали активного участия в этих кампаниях. Жозеф с женой оставался в своем комфортабельном доме на улице де Рошер, а мадам Бонапарт проводила время, избавляясь от нежелательных поклонников на улице Верте. Люсьен, все еще будучи армейским интендантом, горевал по поводу неудовольствия брата его женитьбой на дочери содержателя гостиницы, и, снова вернувшись домой из Германии, развлекал свою красавицу жену и одного из ее кузенов, прилипшего к этой паре. Каролина изучала географию, рисование и этикет в заведении мадам Кампань в Сен-Жермен-ан-Лэ, а в соседнем ирландском колледже все, за исключением Жозефины, убеждали Жерома следовать примеру своего безупречного школьного товарища Эжена Богарне и зарабатывать премии, которые предлагал Патрик Макдермот за хорошее поведение и успехи в школе.

1796-й, год триумфов, оказался плохим годом для повседневных отношений в семействе Бонапарт — Богарне. В этом году у Каролины и Гортензии возникла резкая неприязнь друг к другу, а Жером, у которого уже сложилось мнение, что жизнь представляет собой устрицу, с презрением следил за успехами Эжена — естественная реакция отстающих учеников на тех, кто получает премии. Маленькая Гортензия, робкая девочка, всячески старалась завоевать дружбу Каролины. Ужасные испытания, через которые ей пришлось пройти во время Террора, превратили ее в нервного, чрезвычайно ранимого ребенка, и она видела в Каролине возможность соединения со своим внушительным отчимом, но ее попытки ничего не дали. Она рассматривала рисунки Каролины в надежде, что они получат премию, объясняя хихикавшим девчонкам, что Каролина в действительности не была столь отсталой, как выглядела, а просто имела пробелы в образовании из-за постоянных скитаний по стране. Но вместо благодарности за такие суждения Каролина распространялась о высокомерии своей маленькой родственницы, а когда получала упреки со стороны Гортензии, извинялась, заявляя, что была безрассудно влюблена в сотрудника штаба своего брата и хотела бы покинуть школу, чтобы разделить веселую жизнь братьев и сестер, которой они наслаждались в Париже. Она также обращала внимание на то, какой тон задавала в то время мать Гортензии, стремившаяся выжать все возможное из своего положения «нашей дамы побед». Всему Парижу было известно, что удивительный маленький генерал был безнадежно влюблен в свою элегантную жену и каждый день писал ей, объясняясь в самой невероятной привязанности. Те же, кто знал Жозефину, догадывались, что большинство из таких писем оставалось без ответа, так как день Жозефины был слишком загружен празднествами, приемами, выездами, знакомствами и флиртом, чтобы тратить время на написание хотя бы нескольких строк своему сгоравшему от любви мужу. Ее безразличие к нему и, что еще более важно, ее дикая расточительность не прошли незамеченными для клана Бонапартов. Жозеф сетовал на ее повседневные визиты к портным и наиболее дорогим парижским ювелирам, а мадам Летиция, которая могла олицетворять своей непорочной жизнью пример жены и матери, хмурилась при упоминании имени аристократической жены Наполеона. Она слышала, что в семье Богарне за несколько лет до того, как гильотина сделала Жозефину вдовой, имел место публичный скандал и что Гортензия появилась на свет в результате краткого примирения между мужем и женой. Уже одно это было достаточно плохо, но затем последовало и нечто худшее, так как пошли слухи, что в ожидании гильотины в Кармелитской тюрьме Жозефина стала любовницей генерала Гоша. После этого возникла ее связь со сластолюбивым Баррасом, который, устав от нее, передал Жозефину Наполеону. Это была удручающая рекомендация для матери, которая родила тринадцать детей за двадцать лет замужней жизни, и никогда, ни до, ни после этого, не улыбнулась другому мужчине. Обсуждая Креолку, как они ее называли, члены семьи Бонапарта забывали свои личные ревности и распри, полагая, что что-то нужно предпринять со столь смехотворным браком. Но при этом они сознавали, что в тот момент очень немногое могли бы сделать, хотя весь Париж подшучивал над безрассудной страстью Наполеона. Рано или поздно это лихорадочное увлечение должно было поостыть, и тогда, возможно, часть денег, которые Жозефина выбрасывала на одежды, драгоценности, мебель и ссуды для своих друзей, могла бы быть перенаправлена в семейные каналы.