Братья и сестры Наполеона. Исторические портреты

В то раннее лето 1804 года Наполеон предпринял шаг, мечты о котором вынашивал несколько лет. Он провозгласил себя императором французского народа. Немедленно был изобретен титул для Летиции — «мадам матушка», и каждый из братьев, за исключением Люсьена, стал «императорским высочеством». Революция закончилась, отныне каждый человек во Франции должен был обращаться к Наполеону «сир». И только забытый всеми Люсьен, сосланный в Рим, остался в стороне.

Как страна, которая около пятнадцати лет выкрикивала республиканские лозунги, Франция приспособилась к имперскому правлению со скоростью, которая изумила ее соседей. Братское приветствие «гражданин» больше нельзя было услышать на парижских бульварах, и риторический жаргон того вида, что использовал Люсьен в Сен-Максимине, стал не только немодным, но и архаичным. Четырнадцать знаменитых солдат Республики были произведены в маршалы империи, и ни один из них не отказался от этой чести. Сто тридцать мужчин, которые голосовали за расправу над своим королем, поспешили занять должности под руководством авантюриста, который получил бесплатное образование при Бурбонах. Стали практиковаться реверансы и изучались книги по этикету, поскольку вся социальная структура была перевернута вверх ногами, но инициатор всех этих перемен оставался циничным. «Маршалы, имеющие собственные высокие титулы, — говорил он Родереру, — едва ли посмеют смеяться надо мной!»

Жозеф стал главным выборщиком безоговорочно, а Луи таким же образом занял посты коннетабля и начальника императорской (ранее консульской) гвардии. Люсьену, который все еще отказывался покинуть свою жену и вернуться домой, не досталось ничего. Вопреки уговорам, угрозам и подачкам Люсьен предпочел оставаться вне семейного круга.

Мужу Каролины Мюрату, уже ставшему маршалом, был присвоен титул высшего адмирала Франции. Он никогда не служил во флоте, но с учетом того факта, что незадолго до этого французские гусары захватили голландский флот, проскакав по льду в Лекселе, такой титул был не столь уж необычен, как это могло показаться. Каролина и Мюрат высоко котировались в те дни. Им принадлежал золотой обеденный сервиз, куда более изысканный, чем что-либо использовавшееся в Тюильри, но два новых титула, полученные мужем, мало что дали для того, чтобы заглушить разочарование Каролины, когда она узнала, что ее братьям предстояло именоваться императорскими высочествами, в то время как ей и Элизе пришлось довольствоваться скромными «мадам Мюрат» и «мадам Баччиоки». В порыве гнева по поводу этого явного упущения она налетела на Наполеона и выразила ему свое негодование. Он выслушал ее молча, но не стал давать ей никакого титула. «Можно вообразить, что я лишаю их наследства короля, нашего отца», — заметил он, когда она удалилась. Элиза, не столь уж глубоко увлеченная изучением музыки, драмы и поэзии, не могла не считаться с почестями и приняла сторону Каролины, напомнив Наполеону, что Полина уже стала княгиней. Полина, теперь проживавшая в Риме и время от времени ссорившаяся со своим мужем Боргезе и его аристократической семьей, была не столько озабочена титулами, сколько своим продолжительным отсутствием в Париже. Наполеону за некоторое время до этого говорили о ее тоске по дому, и он написал ей жесткое письмо, направив его вместе с другим письмом дядюшке Фешу, который теперь был архиепископом Лиона и кардиналом. Феш, как следует напомнить, также страдал в прошлом тоской по дому. Но теперь он утешал Полину и поддерживал совет своего племянника, что ей следует перенимать римские привычки. Поскольку ее вдовство пришло к концу, Полина вела себя наподобие римской матроны, наслаждаясь ежедневными ваннами из молока и вовлекаясь в любовные приключения с придворными. Но, несмотря на все это, она тосковала по парижским сплетням, парижским лавкам и французским любовникам.