Братья Кеннеди. Переступившие порог

В конгрессе при утверждении очередного федерального бюджета обычно вспыхивает непристойный спор как относительно общих размеров иностранной помощи, так и о ее целевых назначениях. К концу 50-х годов в американской иностранной помощи подавляющую часть составляла военная или предназначенная на выполнение краткосрочных политических программ. Научно-исследовательская группа, назначенная президентом, доложила ему, обследовав состояние программ при Эйзенхауэре: «Они разрабатывались главным образом как инструмент против коммунизма, а не для конструктивного экономического и социального развития».

Эту узколобую концепцию антикоммунизма никак не разделяло политическое племя Кеннеди. С. Шривер уже продемонстрировал более широкий взгляд на вещи: опираясь на поддержку президента, он провел название «корпус мира», невзирая на возражения ретроградов: «мир» – слово-де, экспроприированное коммунистами. Кеннеди поручил Соренсену и Шлезингеру подготовить программную речь. «Мир, – напутствовал писак президент, – здорово изменился в последние десять лет. Большинство изменений в нашу пользу – национальная независимость и т. д. Представьте мне ваши соображения».

Соренсен и Шлезингер написали проект речи и отправились к президенту. В дверях они столкнулись с гостем Кеннеди – Э. Гувером. Президент не стал представлять их главе ФБР. Когда за главным американским полицейским закрылась дверь, он объяснил: «Не хочу расстраивать мистера Гувера». Вполне понятно. В глазах идейно устойчивого и по причине возраста морально выдержанного руководителя ФБР Соренсен и Шлезингер очень смахивали на смутьянов. Кеннеди просмотрел проект и предложил переписать. Как? Президент встал и направился к выходу.

У дверей Кеннеди остановился: «Напишите новый проект к 5 часам. Мой отец поступал так. Когда ему подавали идею или меморандум, то он бывало скажет – дрянь, ничего не стоит! Его спросят, что ему надо. А он ответит – подумайте сами! И уйдет из комнаты». Зазвонил телефон. Шлезингер снял трубку. Президент из воды, он купался в бассейне Белого дома, отдал ценнейшие указания.

С совместным творением Кеннеди ознакомил мир в речи в Беркли, штат Калифорния. «Глубочайшие тенденции истории, а не яркие события-однодневки, формируют паше будущее. При пристальном рассмотрении оказывается, что решающим фактором нашей эпохи является революция национальной независимости. Эта революция не остановится». Следовательно, складывается мир «разнообразных и независимых государств», который «не только не противоречит американской концепции международного порядка, а… составляет самую суть нашего представления о будущем». Отсюда задача США: «Претворяя в жизнь наши программы помощи, помочь максимально быстрому движению государств вперед на пути истинной национальной независимости».

Речь в Беркли была не только и не столько упражнением в области политической пропаганды. Концепция Кеннеди была громадным шагом от даллесовской доктрины – «нейтралитет аморален». Суть вновь объявленной философии международных отношений сводилась к тому, что, если в мире возникло необоримое стремление к обеспечению истинной независимости, то попытки противодействовать ему гибельны. Коль скоро нельзя совладать с волной национальных чаяний, то нельзя ли оседлать ее гребень? Кеннеди положительно ответил на этот вопрос.

Для теоретиков, выросших в условиях биполярного мира, рассуждения Кеннеди звучали опасным новшеством. Для знавших основные принципы внешней политики заокеанской республики, речь в Беркли вызывала хорошо знакомые ассоциации: собственно, в таком мире жили и действовали США до второй мировой войны. Только в таком мире были пригодны традиционные орудия американской дипломатии – искать выгоду для США в рознях других государств: а если возможно, раздувать конфликты за океанами, добиваясь новой прибыли для Вашингтона. Кеннеди не изобрел пороха, всего-навсего подтвердил правильность испытанных в прошлом и проверенных на прочность методов американской внешней политики. Вероятно, сказалась его начитанность в истории.

Адепт плюрализма в мире, Кеннеди внимательно следил за противоречиями в социалистической системе. То, что противоречия эти подлежали использованию к вящим интересам США, у него сомнений не вызывало, однако выступить с открытым восхвалением политики «баланса сил» политически представлялось затруднительным. Отсюда публично экивоки, стремление уйти от ясных ответов. Вероятно, самые большие откровения были сделаны в интервью 17 декабря 1962 года – президента попросили подвести итог двухлетнего пребывания у власти.

Вопрос: Можем ли мы сделать что-нибудь для оказания влияния на растущий раскол в коммунистическом блоке или мы должны заботиться о нашей части мира, не допускать, чтобы она созрела для коммунистического проникновения?