Братья-соперники

Украинцев откашлялся в руку, оглянулся направо и налево, полез за пазуху и, на цыпочках подойдя к столу, подал князю Василию какое-то письмо.

– От кого это? – тревожно спросил князь Василий.

– Изволь вскрыть и прочесть – и, буде не любо, не прогневайся на меня.

Князь Василий вскрыл письмо и, бросив на него беглый взгляд, понял, от кого оно было прислано… Князь Борис писал ему, что им пора забыть вражду, что следует опять сойтись, что он – верный слуга царевны Софьи Алексеевны, – вероятно, будет так же точно служить и царю Петру, когда вся власть перейдет в руки царя, и не будет стоять за изменников, умышляющих «на государское здоровье». Словом, это было формальное предложение перейти на сторону Петра и покинуть царевну, пока есть еще время.

Князь Василий прочел письмо, положил его на стол и глубоко задумался. В первую минуту он не знал, как отнестись к этому письму – с негодованием, с удивлением ли или с насмешкой…

Украинцев не спускал с него глаз и выжидал терпеливо.

– Емельян Игнатьевич, – сказал наконец Оберегатель, – я давно знаю о твоих сношениях с князем Борисом…

Украинцев заморгал и собрал бороду в горсть.

– Давно знаю, что двум господам служишь… И, должно быть, теперь уж «преображенские приятели» верх берут, что ты дерзаешь ко мне с их стороны подступы вести…

Украинцев все слушал молча, не изменив положения.

– Так ты вот что скажи от меня князю Борису, как его увидишь: изменником великим государям я не был и не буду; в крамолу никакую не войду и не дерзну руки поднять на царя Петра Алексеевича, что бы ни замышляла царевна со своим Шакловитым, но и царевны я не покину и останусь при ней до конца, пока буду ей нужен.

Украинцев наклонил голову и развел руками в стороны. Но затем, собравшись с духом, оперся руками на стол, взглянул князю Василию в глаза и заговорил вполголоса, в большом волнении:

– Батюшка-князь Василий Васильевич, передам я твой ответ, только уж пусть он будет не последний… Царевна нашими головами играет – не знает она, каков братец-то ее, великий государь Петр Алексеевич! Недалек тот день, как он на всю Русь клич кликнет и в руках своих всю власть соберет… Куда она тогда со своими стрельцами денется! Да ведь он ее, как вихрем, сметет – сметет, не помилует… Где он вину найдет, там нет у него милости, даром что он еще молод и не оперился… А сметет он ее – куда же мы-то, слуги ее, денемся? Куда голову приклоним?..

И Украинцев смолк, покачивая головою и вопросительно вперяя взор в лицо князя Василия. Молчал и князь Василий.

– Да изволишь ли ты знать, князь-батюшка, что злодей-то ее, Федько-то Шакловитый, в последние дни затеял? Он, видишь ли, поднимал-поднимал стрельцов – видит, что с ними ничего не поделаешь, что дураков-то между ними теперь мало осталось, вот он и задумал иным путем их против Нарышкиных подбить. Матюшку Шошина, подьячего, изволишь знать? Так вот этого самого Матюшку боярином нарядить, да с шайкой своих головорезов и подсылает бить стрельцов по караулам: будто бы их Лев Кириллыч бьет! А которых Матюшка изувечит, тех Федька сожалеет, велит лечить на счет царевны и всем им говорит: «Погодите, еще то ли будет! Дождетесь, что и вас станут за ноги с площади таскать, как вы бояр таскали!..» Так вот он каков – разбойник сущий! И ему-то царевна доверяет, с ним затевает на Петра идти!! Ну, где же им!..

Князь Василий все это выслушал и, поднявшись с места, сказал:

– Я к этим злодействам не причастен. Ни в чьей крови не замараю рук; но я сказал тебе, Емельян Игнатьевич, что царевны не покину и двоить душой не стану. Когда ее не будет, я стану верою и правдою служить царю Петру; но при царевне останусь до конца.

Емельян Игнатьевич взял со стола письмо князя Бориса, спрятал его за пазуху и, молча поклонившись князю Василию, вышел из Шатровой палаты.

После размолвки князя Василия с царевной Софьей князь не являлся к ней в комнату перед боярскими сиденьями, хотя и каждый день, по-прежнему, бывал в дворце и в Приказах. Он ждал, что царевна позовет его, попросит его совета, пожелает с ним примириться, оттолкнет от себя Шакловитого… Тогда, по мнению князя Василия, еще мог наступить такой момент, когда можно было бы более или менее удачно уладить отношения к Петру и оградить царевну от грозных случайностей… Но царевна гневалась на князя, чувствовала себя обиженною, как женщина, которую любимый человек покинул тогда именно, когда должен был выказать ей всю свою преданность, – и она, назло князю Василию, поощряла Шакловитого в его диких и смешных затеях и готова была с ним вместе на все крайности. Ослепленная досадою на любимого человека, она забывала о своем положении правительницы и о том, что она действительно играла своею головою и головами своих приверженцев.