Скончалась Антонина Андреевна на глазах у мужа, который в эти дни не покидал палату. Когда стало ясно, что печальный финал близок, туда приехали братья и зять — поддержать. Но внутрь их не пустили. Николай Петрович лишь бросил из окна записку: «Тоня при последних вздохах. Подождите меня».
Никита Симонян вспоминал, что в день похорон «Спартаку» предстояла календарная игра. И вдруг утром начальник команды приехал на базу — обсудить состав, решить еще какие-то дела. Наверное, так легче было перенести горе. Случилось так, что накануне к руководству красно-белых подкатили гонцы из стана соперников с предложением «скатать ничейку». Но миссия их успеха не имела, москвичи победили со счетом 2:0. Команду-соперницу, не названную Симоняном, легко вычислить, но в данном случае это не столь важно.
Елена Николаевна вспоминала:
«Папа очень сильно любил маму. Порой даже мы, привыкшие к его заботам, восхищались этим трогательным вниманием. Особенно по случаю каких-нибудь праздников. Помнится, в мамин день рождения он преподнес ей вместе с букетом цветов стихи собственного сочинения: „Твои глаза — как диадемы, и, в сердце нежность затая, я подношу вам хризантемы…“ И потом он не раз говорил, что был счастлив всякий раз, когда видел маму во сне».
Но жизнь шла своим чередом. Подрастали внуки. Евгения вышла замуж во второй раз — за скрипача Виктора Михайлова, который играл в эстрадно-симфоническом оркестре Центрального телевидения и Всесоюзного радио, как и второй муж ее тети Веры Петровны, саксофонист Товмас Геворкян. Любопытно, что в молодости Геворкян тоже занимался футболом и даже выступал за ереванское «Динамо», так что беседы, принятые в кругу братьев Старостиных, мог поддерживать на вполне профессиональном уровне.
Михайлов, опять-таки не без хлопот Николая Петровича, обменял квартиру так, что поселился в одном подъезде со Старостиными, только этажом выше. Женя жила с ним, а Коля оставался у дедушки. Через некоторое время состоялся еще один обмен, опять в пределах подъезда. Теперь старшая дочь с мужем и сыном имели жилплощадь большего метража этажом ниже. Правда, и этот брак Евгении длился недолго.
Когда «Спартак» выигрывал трофеи, команду приглашали в Моссовет. Перед визитом Старостин выслушивал просьбы футболистов, составлял тексты заявлений: кому-то нужна была квартира, кому-то машина… После завершения торжественной части он подходил к председателю Моссовета с этими бумагами и получал визу. Владимир Маслаченко изумлялся: «Каждый миг в суете, отправляет мелких служащих, „шестерок“ в общем-то, к власть предержащим — и все его просьбы выполняются. У него, по сути, ничего нет, а он руководит всем! Квартиру выбить, ребенка в образцовый детский сад устроить — всё это колоссальной проблемой было, а для него — раз плюнуть. И он обожал этими, казалось бы, мелочами заниматься». Любопытно, что сам Николай Петрович как-то обронил в разговоре со Львом Филатовым: «У нас есть болельщики в верхах, но от них одна морока, а толку никакого».
Постфактум Старостину ставили в вину то, что при его связях и влиянии он так и не пробил за несколько десятилетий строительство спартаковского стадиона. Однако среди его бумаг в рабочем столе долгое время хранилась копия докладной записки, которая позволяет утверждать: такие попытки были. На этой копии нет ни адреса, ни подписи, но, принимая во внимание манеру изложения и отсутствие в некоторых местах запятых, характерных для рукописей Николая Петровича, можно с достаточной степенью вероятности говорить о его авторстве. Вот фрагменты из этой докладной записки с сохранением орфографии и пунктуации: