Меня одновременно тронули и невероятно напугали его слова. Я старался примириться с тем, что мне предстоит отплыть в неизведанный край и провести несколько десятков лет рядом с моим господином, оставив за спиной все свои надежды, и до конца жизни искать для него исцеление. Но увеличить этот срок в десять раз? В сто? Жить намного дольше, чем большинство моих соплеменников, как сам Навигатор? И всегда кому-то служить, пусть даже такому доброму и благородному господину, как Хакатри? Я знал, что им двигали самые лучшие побуждения, он хотел показать мне свою любовь и верность, но мне его дар казался больше похожим на проклятие.
Я не стал пить из чаши, хотя должен признаться, что испытал искушение. Кто останется равнодушным, когда ему предлагают такую же длинную жизнь, как у лордов зида'я? У меня промелькнули мысли о могуществе и чести; богатствах, которые я смогу собрать, и вещах, которые увижу и сделаю. Но в конце концов даже этого оказалось недостаточно.
– Ты не пьешь, Памон, – сказал мой господин.
– Я должен тщательно обдумать ваш дар, – ответил я, потому что мне не хотелось отказываться сразу.
Казалось, его возбуждение ушло.
– Ты что-то от меня скрываешь, Памон, – сказал он. – После того как мы столько времени провели бок о бок, это выглядит странно.
Мне мое поведение также показалось странным, но в те дни, что прошли после того, как его обожгло кровью дракона, у меня практически не было собственных мыслей, тревог и страхов, если не считать слабого воображения, пытавшегося представить собственную жизнь. Я не хотел тревожить Хакатри подобными вещами тогда, не появилось желания и теперь. Пока я колебался, до меня донеслись далекие голоса зида'я, прощавшихся со старым Великим Годом и приветствовавших новый.
– Это не важно, господин, – сказал я.
Лихорадочное возбуждение, которое привело Хакатри ко мне, уже отступило, и я увидел, что он поморщился от боли – обычно он старался ее не показывать.
– Расскажи мне, что тебя тревожит, верный слуга. Сегодня именно такая ночь, последняя в Асу'а, и ты не должен ничего от меня скрывать.
Конечно, я не мог ему рассказать. Он слишком много страдал. Я опустился до еще одной маленькой лжи – на этот раз не для собственного утешения, а ради спокойствия.
– Меня ничто не беспокоит, лорд Хакатри. Я всем доволен.
Некоторое время мы молчали.
– Тебе следует немного поспать, – наконец сказал он. – Завтра нас обоих ждет трудный день.
– С вами все будет в порядке, господин, если я уйду?
– Да, отправляйся в постель, оруженосец Памон. Ты всегда был для меня больше, чем просто слугой.
– Завтра уже совсем скоро, милорд. Когда мне следует к вам прийти?
– «Крыло Петрела» стоит на якоре рядом с Башней Зеленой стражи. Встретимся там в последний час темноты. – Он протянул руку и осторожно коснулся моего плеча. – Я никогда не забуду твою доброту в эти ужасные дни.
– А я не забуду вашу веру в меня, милорд. – Но у меня возникло ощущение, что почти невидимая трещина ослабила нашу связь, сильнейшую привязанность в моей жизни.
Что мне оставалось без нее? У меня закружилась голова. Если бы не служба моему господину, мог ли я сказать, что существую?
Так мы расстались. Мой господин отправился еще немного побродить по садам, прощаясь с домом, где провел так много лет и который, вполне возможно, больше никогда не увидит. Я не стал поступать так же. Усталость и смятение накрыли меня, точно тяжелый плащ, и я с трудом стоял на ногах. Когда я увидел, что Хакатри не смотрит в мою сторону, я поставил чашу с вином бессмертия на траву, так его и не попробовав, и отправился спать.
«В эту ночь моя жизнь изменится навсегда, – думал я. На меня сверху вниз смотрели звезды. Я понимал, что их совсем не волнует моя судьба. – Я должен покинуть уютный, знакомый дом и двигаться к будущему, которое не в силах представить. Пусть Сад меня подождет».
Я отправился за час до рассвета к тому месту в порту, где стоял на якоре «Крыло Петрела», – воды залива Лэндфол были на удивление спокойными для этого времени года. Поднявшись по трапу на борт, я вспомнил, что так и не нашел курьера, который доставил бы мое прощальное письмо леди Оне и Шоли – и оно все еще лежало в складках моей туники. Целиком поглощенный самыми разными чувствами, я про него совсем забыл. Более того, в голове у меня теснилось столько мыслей, что я едва отвечал на приветствия матросов, когда шагал к каюте моего господина, чтобы положить там свои вещи. К моему удивлению, Хакатри лежал на узкой койке, словно провел здесь всю ночь.
– Вам нехорошо, милорд? – спросил я.
Он открыл глаза и слабо улыбнулся.
– У меня была плохая ночь, Памон.
– Ваши раны? Жар?
Он покачал головой.
– Я прощался с женой и ребенком. Моя маленькая дочь не позволила мне себя обнять. «Нет, ты меня обожжешь», – сказала она. Я думаю, она знала, что это не так.
Он был несчастлив, и я не стал говорить, что дочь не считает его настоящим отцом.
– Мне очень жаль, милорд.