Братишка

На вокзале ни о каких билетах и речи не шло, народ набивался в поезда только так, милиционеры с трудом сдерживали их. Такой ажиотаж был понятен: все в Москве знали, что немцы на подступах. Паники как таковой не было, но народ бежал. Поезд замер, и машинисты засуетились, заправляя его углём и водой. Посмотрев, как люди штурмуют вагоны, я покачал головой и, свистнув лаек, чтобы не отставали, направился к голове поезда. Да, поехал я с Волком и Баламутом. Так-то последнего звали Смелым, но из-за частых ситуаций, в которые попадал этот пёс ещё щенком, к нему намертво приклеилось это прозвище, да и сам он на него откликался. Винтовку в чехле я закрепил на вещмешке, заполненном до отказа, тяжёлый, меня аж мотало, когда я всё на себе нёс. А как иначе, тут и посуда мне с псами, пропитание, одеяло сверху привязано, боеприпасы, пятьдесят патронов к винтовке и двадцать к револьверу. Обменный и подарочный фонд ещё был. Да много что нужного. Я планировал под Горьким по лесам походить, изучить, если повезет – поохотиться. Поэтому и лаек с винтовкой взял, не только развеяться.

– Здорово, братцы.

На моё приветствие обернулись оба чумазых машиниста.

– И тебе здравствуй, – степенно сказал старший из паровозной команды, пригладив роскошные будённов-ские усы. – О, а я тебя знаю. Сын мой всё тобой восхищается. Поляков. Я прав?

– Он самый. Мне в Горький нужно, дня на три-четыре, потом обратно. А в вагонах, сами видите, какая давка. С вами реально прокатиться? Я заплачу и за себя, и за псов.

– Ещё чего вздумал! – возмутился старший. Я уже думал, что всё, облом, как он добавил: – Деньги еще брать! Так поедешь. Только смотри, у нас жарко и тесно. И псов своих попридержи, чтобы не кусались.

– Ничего. Мы в уголке как-нибудь.

– Ну давай тогда, залезайте, пока никто не смотрит.

Скорее тот шутил: и милиционеры на нас поглядывали, и трое рабочих из местных, что помогали в заправке паровоза. Забравшись сам, я свистнул псов, которые явно опасались пышущего паром паровоза, но всё же внутрь запрыгнули. Я расстелил им в стороне одеяло, положил рядом вещмешок и устроился рядом. Получилось так, что те лежали между стенкой и мной.

Постоял поезд у перрона ещё минут двадцать, после чего тронулся с места.

Вот так началось моё путешествие. Я с немалым интересом наблюдал за всем, что делали машинисты, они даже показали, кто за что отвечает, и дали посигналить. Псы сначала были насторожены, дёргались, но потом привыкли и почти весь путь проспали. Во Владимире машинисты сменились, но новая паровозная команда тоже мне обрадовалась.

Горьковская железная дорога так и стелилась по рельсам, и паровоз тащил вагоны, останавливаясь на каждой станции, выпуская и принимая новых пассажиров. И вот наконец мы оказались в Горьком. Сутки ехали. Привыкший к быстроте поездов следующего века, я не роптал: да, пришлось спать на подстилке в тендере паровоза, ну и что, зато мы оказались на месте.

– Прибыли, – сообщил Степан, старший машинист. – Мы на переезде сбросим ход, сможешь спрыгнуть. Дорогу я тебе описал, не заблудишься.

– Спасибо.

Как только показался переезд, я дождался визга тормозов, поезд заметно сбросил ход, и спрыгнул, сделав кувырок. Обе лайки тоже не испытали проблем и суетились у моих ног, принюхиваясь к новым запахам. Я помахал рукой машинистам, мол, всё в порядке. Те дали гудок и чуть прибавили ходу.

Степан местным был, я не стал описывать ему, из-за чего еду в Горький, всё же чужой человек, но пояснил, что мне нужен райотдел милиции в Советском районе города. Вот он подробно и рассказал, как от переезда добраться до него. Уже полчетвёртого, пока дойду, стемнеет, но надеюсь застать нужного сотрудника на работе и получу ключи от дома, где и переночую. Тот замок, что висел ранее, милиция при обыске сбила и повесила свой, служебный, надо будет его чуть позже сдать. Это мне мой следователь рассказал, ещё когда документы на дом передавал. Нашли ли что в этом доме криминального, не знаю, до меня эти сведения не доводили, но тот был в порядке. Правда, о доме лишь знаю, что он был кирпичным и на достаточном удалении от предприятий, которые повадились по ночам бомбить немцы. Жилые кварталы страдали.