Братишка

– Воздух! – крикнул водитель.

Миг – и кабина опустела.

Я взлетел в кузов, скинул санки и, прихватив Волка, отбежал в сторону и залёг. Жаль, маскхалат свёрнут в санках, на снегу я был хорошо виден.

За три дня работу немецкой авиации я увидел во второй раз, первые два дня погода нас радовала – нелётная, а вот на третий день, когда я полковника снял, рассмотрел, как те летали, и один раз бомбёжку вдалеке. И вот теперь второй раз. Три штурмовика поработали пушками и пулемётами, не тратя бомбы. Все шесть машин или полыхали, или были серьёзно повреждены. Единственная зенитка, счетверённые пулемёты, пыталась выставить заградительный огонь, но исчезла в пламени взрыва. Когда штурмовики полетели дальше в наш тыл, я встал, отряхнулся. Волк тоже встал, с интересом косясь в сторону горевшей техники, где было три дымных столба. Махнув рукой своему водителю, что, мол, сам доберусь, выбрался на дорогу.

Проверив поклажу, я прицепил санки к поясу и двинул своей дорогой. Волк бежал рядом, прислушиваясь к далёкой канонаде. Километр за километром мы прошли мимо небольшой деревни, где стояли какие-то машины, видимо, тыловая часть, потом в сторону видневшихся дымов. Немцы возвращались, но, как я заметил, не все, да ещё один серьёзно дымил, но тянул. Тут из-за туч вывалились пять наших «ястребков» и накинулись на шестёрку бомбардировщиков. Я остановился и, сделав несколько глотков из фляги, с интересом стал наблюдать за воздушным боем. Потеряв одного, наши лётчики сбили четыре бомбардировщика и серьёзно повредили пятый, который, снижаясь и оставляя дымный хвост, уходил в сторону передовой. Шестой удрал на бреющем. Отметив, где выбросился наш лётчик и где спускались немецкие пилоты, я довольно улыбнулся: вот можно и поохотиться. А что, одиннадцать утра всего, должно хватить времени. Парашютисты опускались кто в поле, а кто над лесом. Кроме парашюта нашего летуна, было девять немецких.

Сняв лыжи с санок, я застегнул крепления, взял в руки палки, сошёл с укатанной дороги и энергично двинул по полю в сторону нашего лётчика, но по пути перехватим двух немцев. Почувствовав сзади рывок и тяжесть, я обернулся и ухмыльнулся: Волк запрыгнул на санки и теперь лежал наверху, с интересом осматриваясь. Похоже, надоело ему самому идти. Сгонять его я пока не стал, пусть сил набирается, в моих планах на него были большие виды. Хотя следы в снегу и так видны, никуда от меня летуны не денутся. Вот только всех охватить я не смогу, слишком на большой площади их раскидало. А парашюты пригодятся, тот, что мы с отцом привезли, мамой и Таней охотно был превращён в разные изделия, благо швейная машинка у нас была, а тут ещё добыча. Фиг она от меня уйдёт.

Вооружён я был так себе. Один наган с десятком запасных патронов да бинокль. Всё остальное отдал отцу, человек он воюющий, ему нужнее. Хотя и в тылу, но, зная характер отца, уверен, будет выделять время на охоту. Стрелок он был не хуже меня.

Снег уже солидно выпал, шагнёшь – и проваливаешься, немцы быстро устанут, так что я на лыжах их догоню.

Заметив, что оба немца, отстегнув парашютные ремни, стали уходить в сторону леса, до которого километра полтора было, я только ругнулся. Не на то, что они уходят, на это мне плевать. Но оба купола лёгким ветерком начало сносить в сторону под моим яростным взглядом. Не будет обновок у семьи.

– А нет, будут, – хмыкнул я.

Поле тут неровное, по трофейной карте отмечено как заливной луг, так что осоки и высоких кустиков травы, пробивающихся из-под снега и не сгибающихся под ветром, хватало. Вот за какой-то такой кустик один купол и зацепился. Если бы его наполнил ветер, тот сорвался бы и полетел дальше, как это делал второй, но он скукожился и лишь слегка трепыхался краями на ветру.

В это время послышались близкие выстрелы. Кто стрелял, понятно: между обоими немцами и лесом был наш русский лётчик, который и устроил перестрелку. А тем лишь бы задавить его огнём и уйти как можно дальше. Так что вся троица палила, укрываясь за кочками. Не думаю, что запас патронов у них солидный, так что не долго им стрелять. А вот я прибавил ходу, согнав Волка с санок, да он и сам при выстрелах слетел. Двести метров, именно столько мне оставалось до ближайшего немца, и тот это видел, изредка оборачиваясь, чтобы я внезапно не обрушился на них, но огня не открывал. Опытный, понимал, что двести метров для пистолета – это слишком большое расстояние, пустая трата и так невеликих боеприпасов. Ни у кого из нас не было дальнобойного оружия, да никто и не рассчитывал, что будет такая перестрелка, особенно я, иначе прихватил бы с собой свою мелкокалиберную винтовку, и расклад на поле был бы другим. Но чего не было, того не было.