Братоубийцы

Задолго до рассвета печально зазвонили колокола; всю ночь напролет женщины месили тесто, мужчины торопливо вытаскивали из домов все, что могли взять с собой. Царило молчание, только изредка какая-нибудь старуха вдруг начинала причитать, но мужчины, грозно вытаращив глаза, оборачивались и велели замолчать. «К чему слезы? Чего захотел Бог, то и будет. Будем живы – не пропадем. Побыстрее, пока еще мы не поддались горю, полностью не осознали несчастья. Давайте побыстрей, эй, побыстрей, дети! Скорее пеките хлеб, грузите муку в мешки, – путь долог, надо взять все, что пригодится в жизни: горшки, корыта, одеяла, иконы. Не робейте, братья! Корни наши не только в этой земле – они и в небесах. Потому-то мы, греки, бессмертны! Мужайтесь, дети!».

Была зима, дул ветер, свирепо рокотали волны, небо всё затянулось тучами, ни звездочки не видно. Оба священника, старый Дамианос и чернобородый отец Янарос, вошли в церковь, сняли иконы, взяли дискос и потир, Евангелие в серебряном окладе, шитые золотом облачения и остановились попрощаться с Вседержителем в куполе церкви. Отец Дамианос смотрел на Него, широко открыв глаза: впервые увидел он, как суров Вседержитель, как гневно и презрительно сжимает губы, как зажал в руке Евангелие, словно камень, чтобы запустить им в людей.

Покачал головой отец Дамианос. Был он бледен, слаб, щеки ввалились, от лица остались лишь огромные глаза, тело истощил пост, молитвы и любовь к людям. Он с ужасом смотрел на Вседержителя – за столько лет не разглядеть, какой Он! Повернулся к отцу Янаросу. «Он всегда был таким суровым?», – хотел он спросить того, но постыдился.

– Отец Янарос, – сказал он, – я устал. Собери ты все иконы, те, что мы унесем с собой. А остальные сожжем, сынок, да простит нас Господь, сожжем, чтобы не осквернили их агаряне. И собери пепел, раздай людям – пусть несут с благоговением. А я закрою дверь и крикну: «Настал час!»

Начинало светать; из-за черных туч выглянуло солнце, тусклое, больное. Печальный свет залил деревню: двери зияли черными провалами; изредка перекликались в последний раз петухи на навозных кучах; открывались ворота загонов, выходили коровы, быки, мулы, ослы, а за ними шли собаки и люди. В деревне стоял густой аромат свежеиспеченного хлеба. Накануне переселения все мужчины и женщины с детьми двинулись чинной процессией на маленькое ухоженное кладбище за деревней – попрощаться с предками. Было время дождей, и ночью прошел дождь; на масличных листьях еще висели дождевые капли, земля была влажной и ароматной. Отец Дамианос шел впереди, в лучшем своем облачении, в шитой золотом епитрахили; неся в руках серебряное Евангелие; за ним шел народ, а последним, замыкая шествие, – отец Янарос, с серебряной чашей со святой водой и кропилом из пышной ветки розмарина. Они не пели псалмов, не плакали, не разговаривали – шли как немые, как глухие; только изредка слышался женский стон, старческие губы шептали: «Господи, помилуй!», да молодые матери расстегивали одежду и давали грудь младенцам.

Они подошли к кипарисам, священник толкнул дверцу, открыл её, вошел, а за ним народ. Черные деревянные кресты намокли, горело несколько лампадок на могилах, с полустертых фотографий под стеклом смотрели девушки и франтоватые парни с подкрученными усами – такие, какими были в живых. Люди разбрелись по кладбищу, каждый находил свою дорогую могилку, женщины бросались на землю, целовали её, мужчины стояли неподвижно, крестились и прижимали к глазам рукава.

Отец Дамианос стал посреди кладбища, воздел руки к небу:

– Отцы! – крикнул он, – деды, прощайте! Прощайте, мы уходим. Не дали нам хозяева земли жить рядом с вами, не дали умереть и лечь рядом с вами, стать землей вместе с вами. Нас изгоняют! Проклятье на их голову!

И народ воздел руки к небу и громко закричал:

– Проклятье на их голову!

Попадали все на землю, стали целовать ее, мягкую от дождя; прижимались к ней головой, щеками, шеей, снова и снова целовали землю, целовали отцов и дедов, кричали:

– Прощайте!

С кропилом в руке вышел вперед отец Янарос, стал поочередно кропить могилы.

– Прощайте! Прощайте! – кричали родственники умерших, – Прощайте, братья, отцы, деды! Простите нас, что покидаем землю агарян. Мы не виноваты. Проклятье виновнику!

Отец Дамианос опустился на колени, открыл Евангелие и стать читать Воскресное Евангелие. Голос его вдруг окреп и перестал дрожать. Перед тем, как пойти на кладбище, он взял с престола Священное Писание, открыл его и заложил красной лентой Страстное Евангелие: он решил читать его. Но здесь, среди дорогих мертвецов, не хватило духу оставить их со словами "Или, Или, лама савахфани!", и он решил возвестить им прекрасные, радостные слова "Христос воскресе!" Он прочитал Воскресное Евангелие и громким голосом воскликнул:

– Потерпите, деды, до радостной встречи во время Второго Пришествия! Христос воскрес, побеждена смерть, нет смерти, человек воскреснет! Потерпите, деды! До радостной встречи!