Братоубийцы

И в этот миг раздался дикий вопль, и Кириакос, бледный, обезумевший, одним прыжком выскочил из церкви за порог.

– Братья! – кричал он, задыхаясь. – Пречистая плачет!

Взвыл народ, бросился к Кириакосу, окружил его, сдавил. Прислонился тот к стене, на губах – хлопья пены.

– Что ты говоришь, Кириакос? - вопил народ. – Ну, говори же!

– Ты Ее видел? Ты Ее видел?

– Плачет! Видел! Пошел я взять Евангелие, только подошел к иконостасу, поднял глаза. Поднял глаза, приложиться хотел – и что вижу? Две больших слезы текут у Пречистой из глаз! Плачет! Плачет! Да не душите меня! Пойдите посмотрите!

Отец Янарос только услышал – соскочил с завалинки, склонив голову, работая локтями, стал пробиваться сквозь толпу к двери. Знал он Кириакоса: тоже нашелся духовидец, померещилось! Но может и правда – увидела Чудотворная Заступница, что беда повисла над Ее селением и заплакала?

– Пропустите, пропустите! – кричал он. – Что вы кричите, что таращите глаза? Она же Мать, болеет о детях своих и плачет. Пропустите!

– Хотим увидеть! Увидеть! – завывали люди. – Прикоснуться!

И старая Кристалления сбросила за спину черный платок.

– Пречистая! – завопила она. – Ты Мать, и я мать. Выпью слезок Твоих, сердце оживет!

Вскрикнула она тонким голосом и упала без чувств. Подхватили ее другие старухи, ее товарки: кира Мариго, Христина, Деспина, Зафиро – завопили и они.

Отец Янарос уже добрался до порога церкви, протянул руки, ухватился за косяки.

– Стойте! – приказал он. – Никто не войдет. Разнесете мне скамьи и паникадила, и Плащаницу! Подождите, я пойду Ее вынесу.

Но народ бесновался, раздавались дикие крики, вопли, рыдания.

– Чудо! Чудо! Хотим видеть чудо!

Повернулся отец Янарос, гневно затряс руками на народ.

– Какое чудо? – крикнул он. – Это не чудо, не кричите! Чудом было бы, если бы видела Пречистая боль нашу, голод наш, беду нашу – и не плакала! Стойте, вам говорю, не лезьте! Эй, Андреас, стань у дверей, никого не пускай!

Вошел в церковь отец Янарос, сердце у него колотилось. Не в первый раз видел он чудо, но так и не привык, весь дрожал. Лучше льва перед собой увидеть, в тысячу раз лучше, чем чудо. Потому что за чудом стоит Бог, сходит в чуде с неба Бог, а отец Янарос еще не мог переносить Его страшное дыхание.

Он шел. впереди, но колени подгибались: сейчас увидит он Пречистую, думал он, сошла Она с иконы, стоит на каменном полу перед иконостасом и плачет... Как подойти к Ней, как взять Ее, как поднять Ее святое тело и вынести к народу Ее?

Тусклый свет пробивался сквозь зарешеченное окошко алтаря, золоченая Плащаница мягко отсвечивала, полевые цветы, украшавшие ее, полнили церковь истомной сладостью. Позади отца Янароса, во дворе, бушевал и ревел народ, пытаясь оттеснить Андреаса и прорваться в церковь.

Эти дикие крики придавали ему решимости, и он шел вперед, медленно, ощупью, не сводя глаз с иконостаса. Вдруг он остановился, дыхание перехватило: голубая молния в алтаре рассекла мрак. Подкосились у него колени; пересохшие, негнущиеся губы с трудом, заикаясь, выговорили:

– Помоги, Пречистая, смилуйся! Не ослепи меня!

И тут же договорили:

– Пусть ослепну, только увидеть Тебя, увидеть!

Он протянул руку, хотел ухватиться за скамью, чтобы не упасть и не успел. Ревущая толпа сбила с юг Андреаса, подмяла его и ворвалась в церковь. Плащаница разлетелась вдребезги, покатился наземь Христос; нагнулся Кириакос, хотел поднять Его, но одно из двух деревянных паникадил обрушилось на него, и кровь брызнула с макушки и потекла по длинным жирным волосам. Но он не почувствовал боли. Он поднял руки к иконостасу и закричал:

– Смотрите, братья, смотрите: текут слезы!

И сразу же упал народ, плиты пола застонали под тяжестью грузных колен. И вдруг свет померк, загрохотал гром, наверное, тучи заволокли небо. В полумраке церкви засветились желтые, с ввалившимися щеками, чудовищно выпученными глазами, лица прихожан. Это были не лица – черепа, плоть сошла, обнажились кости.

Долгое, тяжелое молчание... Слышно было, как стучат сердца.

И вдруг рев – громкий, нестройный; одни плакали, другие катались по земле и визжали, третьи, вытянув шеи, пели –охрипшими, неслаженными голосами, с яростью:

– Спаси, Господи, люди Твоя...

Кириакос, с залитыми кровью лицом и шеей, будто сошел с ума, хохотал, как безумный, и плакал.

Отец Янарос стоял безмолвный и смотрел расширившимися глазами на икону. Сердце у него сжималось, горло сдавила, он не мог дышать. Он сделал еще шаг, подошел к Пречистой, привстал на цыпочки, прикоснулся губами к Ее глазам – и с отчаянием отшатнулся: губы остались сухими. «Маловерный я, – подумал он. –Маловерный. Не вижу. Все видят, а я не вижу».

Развязали осиротевшие матери черные платки, ринулись к иконе. Визжа и вопя, сцепились перед иконостасом – кто первый подойдет к Пречистой. Старая Кристалления – с криком, с кулаками – растолкала остальных, протянула платок и вытерла им глаза Пречистой. И завязала слезы в узелок и спрятала глубоко за пазуху.