Братство Кольца

Очнувшись, Фродо поначалу не мог вспомнить ничего, кроме чувства ужаса. Но через мгновение вдруг осознал, что он в плену, что его поймали и ему нет спасения: он в могильном холме. Дух Могильника схватил его, и теперь он, наверное, скован страшными чарами, о которых хоббиты рассказывали друг другу шепотом. Фродо не смел пошевелиться и лежал, не меняя позы, спиной на холодном камне, вытянувшись всем телом и сложив руки на груди.

Но, хотя его страх был так велик, что, казалось, составлял часть окружающей тьмы, Фродо с удивлением понял, что думает о Бильбо Бэггинсе и его историях, об их с Бильбо прогулках по проселкам Шира, когда столько говорилось о дорогах и приключениях. В сердце самого упитанного и робкого хоббита скрыты (правда, порой очень глубоко) зерна храбрости, которые ждут последней грозной опасности, чтобы прорасти. Фродо был не самым жирным и вовсе не самым робким – Бильбо (и Гэндальф) считали его лучшим хоббитом в Шире, хоть он и не знал этого. Он решил, что его приключение подошло к концу, к ужасному концу, но именно эта мысль и укрепила его. Хоббит почувствовал, что весь напружинился, как для последнего прыжка: он больше не был слабым и вялым, не был беспомощной добычей.

Лежа без движения, раздумывая и приходя в себя, Фродо неожиданно заметил, что тьма постепенно рассеивается и вокруг разливается бледный зеленоватый свет. Однако он не сразу понял, где находится, потому что свет, рождавшийся словно бы из него самого и заливавший пол, еще не добрался до стен и сводов. Фродо повернулся и в этом холодном свете увидел подле себя Сэма, Пиппина и Мерри. Его друзья лежали на полу, одетые в белое, бледные как смерть. Рядом с ними лежало множество драгоценных вещей, возможно, золотых. На головах у хоббитов были золотые обручи, вокруг пояса – золотые цепи, а на пальцах множество перстней. У каждого вдоль бока покоился меч, у ног – щит. Но поперек их шей лежал один длинный обнаженный клинок.

Внезапно зазвучала песня: холодное бормотание, то набиравшее громкость, то затихавшее. Голос, казалось, шел издалека и вселял невообразимое уныние. Порой он становился высоким и тонким, порой низким и хриплым, как подземный стон. В бесформенный поток печальных и ужасных звуков время от времени вплетались слова – угрюмые, жестокие, холодные, бессердечные и жалкие. Ночь отрекалась от навек утраченного утра, и холод проклинал вожделенное тепло. Фродо продрог до костей. Через некоторое время ему удалось разобрать слова, и он с ужасом понял, что песня превратилась в заклинание:

Да будут холодны руки, сердца и кости,
Да будет холоден сон под камнем:
Никогда не просыпаться на каменной постели,
Никогда, пока не угаснет солнце и не умрет луна,
В черном свете умрут звезды,
А они будут по-прежнему лежать здесь на золоте,
Пока Повелитель Тьмы не поднимет руку
Над мертвым морем и высохшей землей.

Фродо услышал позади скрип. Приподнявшись на локте, хоббит оглянулся и в бледном свете увидел, что они лежат в чем-то вроде коридора, который позади поворачивает, образуя угол. Из-за угла тянулась длинная рука. Она обшаривала коридор и подбиралась к Сэму, который был ближе всех к ней, к рукояти обнаженного меча, лежащего поперек хоббичьих тел.

Вначале Фродо показалось, будто чары и впрямь обратили его в камень. Затем у него в голове промелькнула дикая мысль о бегстве. Он задумался, не надеть ли Кольцо. Быть может, тогда Дух Могильника не увидит его и он сумеет найти выход? Фродо уже видел, как вольно бежит по траве, оплакивая Сэма, Пиппина и Мерри, но живой и свободный. Гэндальф поймет, что он не мог сделать ничего иного.

Но отвага, пробудившаяся в нем, пересилила: Фродо не мог просто так бросить друзей. Он заколебался, зашарил в кармане, борясь с собой... Страшная рука тем временем подбиралась все ближе. Внезапно решимость Фродо окрепла, он схватил лежавший рядом короткий меч и, встав на колени, низко склонился над телами товарищей. Изо всех сил ударил он по протянутой руке и перерубил ее у запястья. В тот же миг его меч раскололся до самой рукояти. Раздался визг, свет погас. В темноте послышалось злобное сопение.

Фродо упал ничком, прямо на Мерри – лицо у того было ужасно холодное. В мозгу у Фродо тотчас вспыхнуло растаявшее с появлением тумана воспоминание о доме над холмом и о песне Тома. Он вспомнил песенку, которой научил их Бомбадил. Тихо, отчаянно он начал: «Хо! Том Бомбадил!» — и голос его окреп, наполнился живым и полным звуком, а темница ответила эхом, словно трубе и барабану: