Девушки любили удивлять. Обращение "Господин" в телефонном разговоре подсказало Нестору несколько различных вариантов встречи. Нестор готов был увидеть знойных египетских рабынь в черных коротких париках и в золоте роскошных тканей, с густо наведенными синими стрелками глаз. На самом деле, Нестор представлял себе египетских рабынь по сценическому костюму Аиды из одноименной оперы Джузеппе Верди, хотя как историк понимал, что такой наряд - лишь дань театральной условности. Ждал восточных танцовщиц в прозрачных вуалях на лицах, в невесомых одеждах, еле различимых в бликах живого огня настенных светильников. Был готов к согнутым спинам гейш в красных кимоно, с алыми лепестками губ на выбеленных полотнах лиц. Мог даже представить себе латексных сабок с потупленным взглядом, кляпами во рту и собачьими ошейниками на тонких шеях. Но девушки любили удивлять.
Пройдя к дому по узкой аллее, миновав прихожую и переступив порог гостиной, Нестор оказался в плену той эпохи, которую в США называют "тиффани", в Германии зовут "Югендстиль", в Австрии - "Сецессион", "Лииберти" - в Италии, а во Франции величают "ар-нуво". Другими словами, Нестора окружал антураж модерна.
15.
Стены были искусственно "обшарпанны" - штукатурка была наложена лишь местами, из-под нее проглядывала кирпичная кладка и фрагменты рокальной фрески. Через некоторое время, присмотревшись, Нестор понял, что это всего лишь качественные фактурные обои. Такими же "подуставшими" выглядели искусственно состаренные межкомнатные двери.
Мебели было мало: раритетный патефон расположился на камине, центр комнаты занимал винтажный грубо крашенный стол в окружении таких же стульев. На столе возвышался канделябр о девяти свечах, несколько начатых бутылок красного вина, почти литр коньяку в хрустальном графине, бокалы и пепельницы.
Выдержать металлопластиковые оконные коробки в общей стилистической манере оказалось занятием трудоемким и дорогостоящим, поэтому окна были скрыты от глаз тяжелыми атласными занавесями, отороченными вышивкой и кружевами. Занавеси были фиолетового цвета, как и маленькая, в полстола, скатерть.
На одной стене красовалась коллекция экзотических бабочек под стеклом, а на другой - картина неизвестного художника: обнаженная маха полулежащая с опорой на локоть на бархатном фиолетовом диване. Ноги женщины были отнюдь не целомудренно раскинуты, а грудь, на взгляд Нестора несколько великовата и обвисла. В полусогнутой опорной левой руке маха, пошловато оттопырив мизинец, держала длиннейший мундштук с толстой незажженной самокруткой. В правой руке женщины угрожающе блестела огромная наваха в раскрытом боевом положении. Ладонь, крепко сжимающая рукоять ножа, была непропорционально широкой и могла принадлежать скорее портовому грузчику, чем томной жительнице испанского местечка.
Над столом низко, сталактитом над сталагмитами свечей в канделябре, на длинном двужильном проводе нависла желтая матовая лампа без плафона; именно она наполняла гостиную мягким неярким светом. Завершали декорации розовый торшер в углу (его купол был обит по нижнему краю серой меховой оборкой) и белый гипсовый бюст в просвете атласных занавесей на подоконнике. На табличке бюста в три строчки красовалась надпись: "Павел Александрович Флоренский, 1883-1937, богослов, философ и поэт".
Конечно же, Нестор не сразу различил все детали. Целостная картина сложилась у него только к концу визита, но первое впечатление было объемным и ярким. Соня и Фея сумели удивить в очередной раз.
Сами девушки устало притомились на стульях по разные стороны стола. Каждая из дам небрежно придерживала тонкими пальцами в атласных перчатках костяной мундштук, такой же длинный, как у махи на картине. Вот только в мундштуки были вставлены не толстые самокрутки, а тонкие сигареты, лишенные фильтров. Нестор удивился: сигареты тлели, хотя девушки не были курильщицами. Видимо, пошли на жертвы ради целостности художественного образа.
Атлас перчаток был черен у блондинки Сони и бел у брюнетки Феи. Лицо Сони до самых губ, наведенных красной помадой, скрывала густая черная вуаль как продолжение маленькой изящной шляпки без полей. Лицо Феи было открыто. Ее коротко стриженые волосы задорно, по-мальчишески, выбивались из-под лихо сдвинутого набок большого берета. Тело Сони обтягивало сильно декольтированное корсетное платье коричневого цвета. Узкое от бедер до колен, платье распускалось книзу пышным цветком из многоалойной тафты нижних юбок-лепестков. Фея была облачена в белейшую, расстегнутую до пупка блузу под серым клетчатым жилетом и узкие, облегающие, как вторая, кожа, серые брюки. Поверх жилета спускалось, прикрывая грудь, черное непышное жабо.
Обуты девушки были тоже по-разному: ножки Сони были убраны в дамские тупоносые туфельки грубой коричневой кожи на невысоких массивных каблуках; Феены ступни были заточены в мужские черные лаковые туфли миниатюрного размера.