«Ты совсем не такой умненький мальчик, Гасси, как многим хочется… — утробно взвыла темнота. — Поделка старого кретина Форестера, которую он состряпал, как лоскутное одеяло, украсил куском волчьей кости и рассчитывал обмануть меня? Это все, что ты смог найти, милый?»
Земля качалась в такт этому хохоту, в такт каждому слову — так сильно, что доктор Уолтроп обязательно упала бы на колени. Огасту пришлось ухватить леди за пояс дождевика, а самому вцепиться в чугунную решетку на окне часовни:
Сэр! — крикнул он темноте. — Сэр! Вам лучше вылезти оттуда!
Что ты знаешь про пауков? Седьмой граф Колдингейм, вот кто знал в них толк! Он привез их из поездки в Индию на своем собственном теле и поселил здесь, — голос, звучавший из-под земли, стал спокойным и вкрадчивым. — Пауки научили его говорить с землей и небом, проникать в их тайны подобно жрецам друидов. Пауки примиряют человека с болью, учат жить с нею. Граф разделил со мной свое великое знание, а я понес его дальше, новым посвященным. Тем, у кого была своя боль и своя тайна. Чем больше нас становилось, тем больше пауков нам требовалось для обрядов, а чем больше пауков плодилось, тем чаще они вырывались на волю и, ополоумев от света, жалили жалких, ничтожных людишек. Чтобы сберечь тайну, нам приходилось сбрасывать тела отравленных укусами в подземелье и сжигать их там. Да, мы ввели этот обычай в число своих ритуалов…
Глупые, суеверные люди никогда не заглядывали под землю в поисках пропавших. Собственный страх, суеверие и глупость не пускали их туда — пропавших всегда искали в зыбучих песках. Но в прошлом году пауков стало слишком много, они жалили слишком часто, в эти края примчались и стали рыскать полицейские ищейки — старая дура Делия так напугалась, что сожгла сарай, в котором они жили. Напрасно она так поступила, напрасно пыталась скрыть от меня, что купила новых пауков. Напрасно доктор мастерил этот череп, чтобы выдать его за «святыню».
В своей гордыне они зашли так далеко, что пытались сами воспользоваться «святыней» и обрести бессмертие. Эгоистичные, смешные людишки, им не было никакого дела до моего политического влияния, ради которого я искал «святыню» долгие годы. Я должен был начать свою собственную войну, чтобы стать в ней победителем…
Но без меня им было не обойтись: им были недоступны суть и смысл древних обрядов. Когда они поняли это, то посмели запугивать меня — меня! Человека, чьими бледными тенями были. Тень не может убежать из-под власти своего господина, а господин всегда может освободиться от тени и вырастит себе новую. Все, что ты отважишься взять, принадлежит тебе по праву. И кто мог запретить мне? Доктор застал меня со «святыней» в руках — пришлось с ним по-
кончить. Делия не хотела убить мальчишку, подсмотревшего, как кормят пауков, а напыщенный старый индюк Паттерсон мнил себя новым верховным жрецом, пока не взлетел на воздух вместе с полицейским эскортом! Потому что только я знаю, как обращаться со «святыней», только я слышу ее голос, только я могу не бояться пауков.
Может, вы просто прихватили с собой фонарь, чтобы отпугнуть их, сэр?
Земля перестала дрожать и качаться, одна из черных теней вытянулась из-за сорванной решетки склепа и уплотнилась до физически осязаемого состояния человеческой фигуры, укрытой не то черным саваном, не то одеянием палача. Ветер раздувал ткань — фигура выглядела огромной и зловещей.
Считаешь себя умненьким мальчиком, Огаст? Дай мне взглянуть, кто стоит рядом с тобой! — их ослепил поток белоснежного света: палач включил мощный фонарь и направил прямо на стену часовни, за которую они цеплялись. — Многие так считают, милый. И все они ошибаются, они всегда ошибаются, даже когда выбирают пастуха для своего безмозглого стада. Ты тоже ошибаешься. Ты ошибся целых три раза: сделал —
Сверкнула сталь, палач подобрался к ним совсем близко, оставив слепящий фонарь на каком-то надгробии, в долю секунды выхватил острый меч — самый настоящий: длинный, тяжелый и острый — и приготовился взмахнуть им.
Огаст вскрикнул и шарахнулся в сторону, но Маргарет удержала его, притянула к себе, обняла за шею. Ледяная сталь уперлась в его висок, раздался сухой щелчок — раньше, чем он сообразил, что случилось: