– Эти самые иллюзии, как ты говоришь, развили человека от первобытной обезьяны до нас с тобой. – Владимир усмехнулся. – Ты не забывай, что воображаемое есть самый главный прародитель интеллекта человека, какие бы он там себе ни воображал сказки.
– Кто спорит? Только и ты не забывай, – то, что хорошо в младенческом возрасте, на следующем этапе развития превращается в гири на ногах. Вот поэтому эволюция цивилизации и тащится черепашьими темпами!
– Разве? – с плохо скрытой иронией хмыкнул Владимир. – И кто-то тут еще говорит о зашоренности! А, по-моему, то, что случилось за последние сто лет, просто не лезет ни в какие ворота! Вот тебе доказательство!
И он ткнул в лежащий на одеяле ноутбук:
– С младенческими способами мышления не больно-то склепаешь такие вещи!
Юрий Михайлович поморщился:
– Я говорю совсем не об этом. Достижения науки нисколько не изменили качества мышления и воображения человека. Оно как было, так и осталось на архаичном уровне тридцативековой давности! Я могу привести сотни примеров, когда самые продвинутые в науке люди признавая существование загробной жизни, примитивнейшим образом уравниваются с самыми невежественными людьми! Когда стоит только дать себе труд сопоставить эти накопленные научные знания с логикой жизни, как становится ясной вся искусственность этих ценностей культуры!
– Юрий Михайлович, дай-ка я вставлю пару слов, чтобы не выплеснуть с водой и ребенка! – не утерпел Малышев. – Твое отрицание всех, якобы ложных ценностей цивилизации, мне не понятно. Я, по крайней мере, знаю, что все искусство во всех его формах и видах произошло от наскальных рисунков и шаманских плясок. Ну, а литература от ритуальных заговоров, потом молитв и так далее.
– Резонно и конкретно, – прищурился Юра. – Только если бы все было так примитивно, как ты только что обрисовал, то мы бы сейчас не ушли бы в своем развитии дальше каких-нибудь пигмеев или эскимосов, если учитывать разницу в климатических условиях. Всю цивилизацию двигали вперед люди именно с самым свободным, раскрепощенным от гнилой религиозной схоластики, воображением.
Малышев понял, что Юрины взгляды и убеждения напрочь лишены какой бы то ни было терпимости по отношению к иной точке зрения, если та хоть в чем-то соприкасалась с религиозной темой. Он вздохнул и замолчал. Но Владимир, задетый за живое столь явными перекосами во взглядах на искусство Юрия Михайловича, молчать не захотел: