Братство золотарей

Место он нашел быстро и, не мешкая, опустился на какую-то ровную поверхность, которую даже не особо разглядел из-за красного марева, застлавшего ему глаза. Неведомая сила заставляла Степана Макарыча запоминать возникавшие перед его взором слова. Такое напряжение заставляло его хмурить брови, чтобы не упустить ни единого знака.

Он даже шевелил губами и особо трудные слова произносил вслух. Единственно, что отвлекало Степана Макарыча от невероятной силы напряжения рабочего процесса, были какие-то лица, вскорости ставшие возникать сквозь туманно-красную пелену откровения. Эти рожи что-то говорили, требовали убраться со ступенек магазина, очистить проход покупателям. Они со своим мельтешением так надоели Степану Макарычу, что он, не особо отвлекаясь от разбора и запоминания, возникавших перед ним скрижалей, ткнул пару раз своим пудовым кулаком в одну из таких рож и они исчезли. Сколько он так просидел, Степан Макарыч не смог узнать. Но когда ему было приказано все, что он прочитал, записать на бумагу и отправить по указанным ему адресам, Лепилин преисполнился решимости осуществить задуманное до самой малости.

Уже поздним вечером, придя домой, Степан Макарыч, бормоча жене «потом, потом…», выгнал деток с кухни и заперся там. Замечая ночью отсутствие мужа в постели, жена осторожно заглядывала на кухню. Степан Макарыч, объяв голову руками, о чем-то сосредоточенно размышлял. Иногда он отымал одну руку с зажатой в ней ручкой и что-то быстро принимался писать. Но, видимо, написанное его не совсем удовлетворяло, ибо тут же, другой своей рукой он в раздражении, бросая скомканный лист на пол, закатывал глаза, как бы выказывая этим кому-то там, наверху свое неудовольствие. Вокруг него уже валялось таких измятых листков предостаточное количество, но Степан Макарыч упорно пододвигал к себе новый и строчил, строчил, строчил… Это было гневное, страстное обличение мздоимства, махинаций и коррупции во всей стране. А в качестве примера, для наглядности, составитель сего документа приводил отдельно взятый ДЭЗ, которым руководит гражданка Харицкая и директора управляющей компании, чтобы на их примере указать на полный беспредел, творящийся в этом вертепе. От себя же, подумав, Степан Макарыч добавил, что, в качестве консультанта, который изучил все уловки таких мошенников, на общественных началах готов предоставить свои услуги президенту. Он смог бы быть полезным стране, став его советником по делам коррупции, взяточничества и саботажа.

Уже совсем рассвело, когда Лепилин, усталый, но довольный, с сардонической усмешкой запечатал последний пакет. Степан Макарыч в своей жизни никогда столько не писал подряд слов, да, наверное, и за всю свою жизнь не написал столько. Но, поскольку им руководила высшая сила, он даже и не заметил, что исписал несколько ученических тетрадей, которые извлек из портфелей своих детей. Торопясь исполнить высшее повеление неведомой силы, Степан Макарыч быстро сложил в папку свои опусы и вышел из дома.

Этот, несколько сумбурный, безо всяких знаков препинания текст утром, после ухода мужа, на одном из листков и прочитала жена Степана Макарыча. Полная недоумения и каких-то неприятных предчувствий, она собрала все листки. Аккуратно разгладив их, уложила стопкой на столе. Она не знала, зачем ее Степан Макарыч написал все это, но раз он сотворил такой труд, то, стало быть, листки надобно сохранить на всякий случай.

Когда Быков вошел, Стариков сразу заметил его колючий холодный взгляд, которым тот окинул комнату и сидящих в ней людей. Сразу сориентировавшись, он прошел к столу и уселся на стул:

– Ты, что ли, начальник, сегодня меня будешь потрошить?

– Я, я, – в тон ему ответил Олег. – Не бойтесь, я добрый. Я только спрошу вас, как и зачем вы загубили ребенка и все!

– Вот она, какая песня!

Быков откинулся на спинку и с нескрываемым глумлением спросил:

– Вот так сразу и расколоться?! Ну, ты даешь, начальник!

– Зачем так сразу, – невозмутимо отпарировал Олег. – Сначала для протокола все как положено, – фамилия, имя, отчество.

– Ну, это можно. Быков Виктор Федорович. Звучит классно!

– Мгм, почти как Чикатило.

Олег холодно взглянул на Быкова:

– Поясните, гражданин Быков, где вы были двадцать третьего февраля этого года?

– Пил, начальник, так же, как и ты, – как лошадь! Такой праздник! Я прямо ужрался! Как с утра начал, так сутки или больше гулял. Мое право на отдых! Правильно я говорю?

– Не правильно, – спокойно ответил Олег. – По показаниям свидетелей, а их было около двух десятков, вы, Быков, в два часа дня дали Петру Куркову две упаковки пива «Guinness». Причем, по его показаниям, вы был совершенно трезвы.

Быков почесал подбородок и уставился на Олега:

– Не помню.

– А вам уже и не надо помнить. За вас это сделали свидетели. Так что не напрягайте свою память, а только скажите, – где вы были вечером и ночью с двадцать третьего на двадцать четвертое февраля?

– Ну, начальник, я как со стеной разговариваю! Говорю же, пил, ничего не помню. Меня куча народу видела вечером, а ночью я, наверное, спал.

Быков недоуменно развел руками: