Братство золотарей

– Ты точно врубился! Как я только произнес этот монолог, добавив в конце, что ремонт затопленных квартир снизу обойдется дороже ремонта самой квартиры, бомжиха притихла. Я тут же организовал еще одну психическую атаку. Я ей предложил не торопиться с моим выселением, ибо выгода от продления моего пребывания в этой развалюхе для них будет гораздо больше пользы, чем от выбрасывания кучи денег на ремонт. Она спросила, «какая-такая выгода?». Я ей популярно объяснил весь расклад. Одно то, что я работаю в ДЭЗ’е враз ее отрезвило, потому что к концу разговора она осоловела до приличных кондиций. Я понял, какой чай она тянула из своего стакана все это время.

В общем, цели я своей добился. Бомжиха, наконец, смекнула, что со мной можно поиграться, как с котенком, и согласилась на отсрочку моего выселения на два месяца. Она даже пришла на следующий день составить бумагу на предмет нашего договора. Я ей написал такую цидулю, что мало не показалось. Эта пьянь прибалдела от того, что я включил в договор пункт о замене и в ее квартире всей сантехники на новую.

– Не хило! Что, клюнула?

– Заглотила, будь здоров как! Жадность, она, сам знаешь, и не таких фраеров губит.

– Ну и что ты теперь будешь делать? Кислород нам ведь Харицкая перекрыла. Это у «Черепа» можно было попастись в конторских закромах. Сейчас, по-моему, глухо.

– Тут ты попал в самую больную точку моей проблемы. Теперь думаю, что делать? Долго ей голову морочить не удастся…

Малышев удрученно покачал головой и замолк…

Домой Лепилин пришел с просветленным, как свежерасписанное пасхальное яичко, лицом. Отстранив от себя жену, которая что-то пыталась ему сказать, Степан Макарыч прошел в комнату и тихо лег на диван, сложив на груди руки. Увидев мужа в таком состоянии, жена, видимо, заробела и не стала настаивать на немедленном общении с ним.

Она решила, что муж был в храме. Являясь набожной прихожанкой этого храма, коей знакомо такое просветление, она не решилась прервать чувств умиротворения и светлой радости греховной суетой.

Но благоверная Степана Макарыча жестоко ошиблась. Она забыла про козни искусителя рода человеческого. По непонятной причине он, почему-то, стоит гораздо ближе к творению божьему, чем сам создатель. Видимо, потому-то он и действует он оперативнее и конкретнее.

По всему было видать, что возлюбил он ее муженька крепко и навек. Ибо не успел Степан Макарыч насладиться чувством выполненного долга, как раздался телефонный звонок. Жена Степана Макарыча взяла трубку, выслушала краткое сообщение и дрожавшей рукой медленно опустила ее на аппарат. Не понимая еще сути этого звонка, но, инстинктивно связывая его с необычным состоянием мужа, предчувствуя страшное, она сомнамбулической походкой подошла к двери комнаты, где на диване с такой же счастливой умиротворенной улыбкой возлежал на диване ее супруг.

Жена осторожно подошла к нему и тихим дрогнувшим голосом произнесла:

– Степа, слышишь, Степа? Там тебе звонили из милиции, из следственного отдела, и сказали, чтобы ты в течение часа пришел к ним, в комнату семнадцать, для дачи каких-то показаний.

Веки Степана Макарыча дрогнули, улыбка умиротворения потерялась на его лице, и он медленно поднялся:

– Так… Они не хотят униматься! Что ж, я… да, только удар и… Я им такое устрою! Мне, советнику президента грозить!.. Твари ничтожные!

Взревев, как медведь, обложенный сворой собак, науськанных беспощадными охотниками, Макарыч отодвинул от себя побелевшую как мел жену и бросился в прихожую. Схватив по дороге стул, он просунул его ножку в ручку входной двери. Затем, единым усилием сдернул с места вешалку, с которой в результате его могучего рывка попадали зонтики, шапки и обувь, и притиснул ее к дверному полотну. Не делая никакой паузы, на едином дыхании, Степан Макарыч схватил жену за руку и увлек за собой в дальнюю комнату, куда, не мешкая, собрал и всех детей. Не говоря ни слова, он указал на дверь пальцем и приложил его к губам. С этим жестом Степан Макарыч вышел из комнаты, предоставив своим охваченным ужасом домочадцам трястись от страха.

Они слышали, как глава семьи гремел софой, придвигая ее к двери их темницы. Жена Степана Макарыча, несколько оправившись от первоначального потрясения, бросилась к двери с намерением открыть ее, но, увы! Тяжелая софа намертво забаррикадировала дверь. Она поняла, что происходит нечто невообразимое, непоправимой бедой навалившееся на их семью. Что-то надломилось в ней. На подгибающихся от переживания ногах, она подошла к дивану и опустилась около тихо скуливших сдавленным плачем детей.

Степан Макарыч, проделав все манипуляции с дверьми, не медля больше ни минуты, подошел к телефону и снял трубку.

– Начальника отделения милиции… Кто его просит?.. Скажите, советник президента по национальному вопросу. Я хотел предупредить, что я взял свою жену и детей в заложники. Если через пять минут мне не перезвонит начальник, я взорву себя и семью. Мой телефон…