Братва. Пощады не будет

Когда брат ушел, Василий окинул комнатенку взглядом, прикидывая, какими вещевыми горючими материалами завалить тело, чтоб оно наверняка сгорело дотла. Но прежде следовало убрать с места преступления главную улику. Взявшись обеими руками за рукоятку ножа, Василий дернул вверх. Нож-то он вытащил, но из раны брызнула горячая кровь, препротивно запятнав его руки чуть не до локтей.

Выругавшись, Василий отступил от трупа и оглянулся на скрип входной двери. В комнате он уже был не один. Участковый инспектор держал Василия на мушке табельного «макара», а из-за его спины испуганно выглядывала соседская старуха, которая, как позже выяснилось, и сбегала за представителем власти, заслышав из дома пенсионера подозрительный шум и крики.

Таким вот манером и угорел Василий на лагерный срок вместо родного брата. Даже хитромудрый адвокат, которому обвиняемый в умышленном убийстве рассказал все как на духу, недоверчиво-сочувствующе вздохнул:

– Я-то тебе верю, мил человек, но суд эмоции в расчет не берет – только исключительно факты. А они, сам знаешь... отпечатки на орудии преступления, кровь на рубашке, свидетели... Короче, советую понатуральнее показать полное чистосердечное раскаяние – глядишь, поменьше годков припаяют. А я буду стараться свести дело всего лишь к превышению пределов необходимой обороны. Это «трешка» всего. Не падай духом! Пробьемся!

Но пробиться не удалось. Василию отвесили по максимуму: червонец. Даже «чистосердечное раскаяние» не помогло – потерпевший оказался боевым орденоносцем в прошлом, да еще и депутатом сельсовета в придачу. За убийство таких кадров снисхождения не бывает никогда.

Через сутки после трагедии на «чертовом корне» неожиданно проклюнулся нежно-фиолетовый цветочек, словно приветствуя установленный в горнице дешевый сосновый гроб с покойником.

...Весь путь до Балтымки преодолевать пешедралом Василию не пришлось. Он вовремя вспомнил, что рядом с деревней проходит железная дорога. Отыскать нужную «ветку» труда не составило. Вынужден был пропустить пару электричек, прежде чем появился нужный товарняк. Забравшись в пустой вагон, недавно использовавшийся, судя по острому запаху, для перевозки лошадей, Василий смог наконец передохнуть и собраться с мыслями. Ноги гудели и были вроде как чужие, а вот голова работала вполне исправно: «Основное сейчас – побыстрей разжиться цивильной одеждой, деньгами и документами. Одежду и свой паспорт Михаил, ясно, отдаст без базара. А вот с «капустой» наверняка проблема будет – прижимист брательник, как жлоб. Ну да ладно, сумеем договориться. Родственники все же».

Вот и знакомый с детства мост. Хоть поезд и сбавил ход, Василий, прыгая, чуть не промахнулся. Упал на крутую насыпь перед самым мостом. Чуть не сорвался в реку. Ладно бы в реку, но в этом месте она давным-давно пересохла, и сверзись он с этой десятиметровой высоты – стопроцентная «крышка». Под мостом не вода ждала, а грозно торчавшие крупные валуны, заросшие мхом.

От места рискованной высадки до деревни было рукой подать – километр всего. Прошел его беглец не таясь, прямо по обочине дороги. Во-первых, сбил он ноги о лесные колдобины и овраги, а во-вторых, риск был минимальный – время приближалось уже где-то к трем часам ночи. В эту пору даже дворовые собаки дрыхнут без задних лап в своих конурах.

Лишь одна какая-то старая псина, видно, страдавшая бессонницей, лениво побрехала вослед неясной человеческой тени. Но, не получив голосистой поддержки от хвостато-клыкастых сородичей, разочарованно умолкла.

Василий, миновав свою заколоченную избушку на околице деревни, направился к дому брата. Невольно замедлил шаги, занятый мыслью, как его неожиданное появление воспримет Михаил. Характер у него взбалмошный. Основательно пожег себе нервишки, как; и все, кто принимал участие в «спецоперациях» спецназа.

Во двор зашел без опаски – собаку они сроду не держали, считая ее совершенно неоправданной роскошью. Какой дурак сунется к двум амбалистым мужикам? А когда малолетками были, у них красть нечего было.

За цветастой штапелевой занавеской бокового окна теплился свет. Василий слегка побарабанил подушечками пальцев по оконному стеклу и отступил в тень – страхуясь, если на стук выглянет кто-то чужой.

Занавеска отдернулась, и показалось бледное, осунувшееся лицо Тамары. Хворает, что ль?

Вглядевшись в приблизившуюся темную фигуру, жена брата прикрыла себе рот ладонью, явно сдерживая рвавшийся на волю возглас испуганного изумления.

Через пять минут ночной гость уже сидел напротив брата в просторной горнице. Тамара поспешно собирала на стол, а Михаил, тяжело уперев локти в дубовый стол, хмуро разглядывал «младшого». Если и был рад встрече, то ничем этого не выдал.