Браватта

А так — прекрасная возможность. Праведник приходит к Сому, тот, со всей любезностью на его просьбу помочь отвечает, после чего сообщает, что долг списан и стороны свободны от взаимных обязательств. Красиво и логично.

В который уже раз, Мерино подумал, что слишком часто к нему стали обращаться с просьбами о помощи. Не медиаторэ, а агент на жаловании инквизиции! Но дело, и тут Ипий с Роберто были правы, следовало довести до конца. Поэтому трактирщик перепоручил подсчет убытков от завтрака повару и хозяйственной Карле, после чего отправился на встречу с Сомом. Как настоящий аристократ — на экипаже!

Около месяца назад, в городе появился первый наемный извозчик — каротьер. Его телега, больше походящая на боевую колесницу древности: одноосная, с двумя внушительными колесами и высокими бортами, за счет своей короткой базы, могла маневрировать улицам Сольфик Хуна, из которых лишь немногие были в достаточной мере широкими. Владелец и основатель этого нового вида транспорта так и называл ее — карро[37].Правда, в отличие от боевых колесниц прошлого, современный транспорт передвигался по улицам и улочкам со вполне пристойной скоростью, чуть быстрее бегущего человека.

Мерино сразу же оценил удобство извозчика. По городу, считай, вдвое быстрее двигаешься, ноги не бьешь и не мараешь. Трясковато, разве что. Но каротьер обещал этот недостаток исправить, не в ближайшее правда, время. Что не мешало Мерино часто пользоваться его услугами. А благодаря частым деловым (и прогулочным — с Карлой), поездкам, узнал он и историю извозчика-калеки.

Звали того Пио и имел он прозвище Сторпио[38]. Что было, в общем-то, неслучайно. Нынешний каротьер раньше был углежогом, которого сваленное дерево оставило парализованным ниже пояса. Крепкий, как дуб, мужчина, сделавшийся в одночасье калекой, лишился источника дохода, жены и, как следствие — дома. Брошенный и забытый всеми бывшими друзьями и знакомыми, он методично пропивал свои накопления, скатываясь с кабаков со случайными собутыльниками до совершенно злачных заведений, где пиво стоило медяк, а человеческая жизнь — вдвое дешевле.

Так бы, наверное, и сгинул углежог Пио Сторпио, в одном из них, зарезанный в пьяной драке или захлебнувшийся в собственной блевотине, кабы не встреча с его одним человеком.

Хотя, строго говоря, ничего особенно интересного в том человеке не было. Худой, как жердь, с узким лицом и проплешиной на лбу. Изрядно опустившийся бывший наемник. Он пропивал остатки разума в соседнем от Пио углу, вещая в воздух о своих былых подвигах. И, слушая, его Пио вдруг понял, что этому человеку, кто-то или что-то сломало дух, оставив целым тело. В то время как с ним, углежогом, судьба обошлась, с одной стороны, жестче, а с другой — куда милосерднее. Ведь ему всего лишь парализовало ноги!

“Тогда я даже вслух это крикнул, представляете, синьор Лик!” — воскликнул Пио, рассказывая свою историю Мерино. — “Так прямо и крикнул: Мне-то всего лишь ноги парализовало!”

Несколько дней Пио приставал к своему товарищу по несчастью, уговаривая его бросить пить. И безостановочно рассказывал свой план, в котором имелось место для них обоих. Калеки телесного и немощного духом. Что сыграло роль — его настойчивость или заразительная убежденность — бывший углежог не знал до сих пор. Да и не задавался этим вопросом, наверное, довольствуясь тем, что выбрался из ямы в прямом и переносном смыслах. И вытащил из нее бывшего наемника по имени Манчи.

А далее произошло то, что обычно происходит, когда судьба сталкивается с нежеланием людей ей подчиняться. С трудами и не без парочки неблаговидных поступков, подробности которых Пио предпочитал не рассказывать, у бывших отбросов стало получаться все, за что они брались. Мерино уже наблюдал этот феномен: искалечившая жизни людей сила, словно бы стремится оправдаться перед ними, подкидывая возможности, которые, пусть и не исправят случившегося, но могут с ним более-менее примирить.

У наемника, оказались друзья, которые видя его желание подняться, ссудили ему денег под небольшой процент. Деньги Пио тут же пустил в покупку лошади с одноосной телегой и приведением последней к тому виду, который имел в своей голове. Калека рассуждал так: раз уж ходить ему больше не светит, значит надо ездить!

И через пару трид на улицах Сольфик Хуна появился колесный экипаж с небольшим навесом от дождя и снега над узким, но мягким диваном. На козлах этой колесницы, позади места для пассажиров, сидел кучер, жизнерадостным голосом сообщавший прохожим о возможности “прокатиться как высокородные синьоры всего за один сюто!” И никто из этих прохожих даже не подозревал в нем калеку, если не видел, как ставший ему нянькой мрачный тип на руках затаскивает его на козлы и спускает с них.