Браво-брависсимо

ПАТРИАРХ ТИХОН. Право, не знаю, смогу ли я вам помочь. Но в сане епископа я вас утверждаю. Я уже немало лет копчу небо, меня трудно чем-то удивить. Но вы – особая статья. Скажите, как вы пришли к Богу?

ВОЙНО. Очень просто. Когда я горделиво думал, как ловко я работаю скальпелем, у меня бывали неудачи, но как только я начал перед операцией молиться и просить Всевышнего о помощи, не ошибся пока ни разу. Разве это само по себе не божественное проявление? Верить в себя – это нескромно. А вот верить, что бог помогает…

ПАТРИАРХ ТИХОН. Как вы прониклись… Не зря мне говорили о вас, как об удивительном проповеднике. Теперь я вижу, что это не преувеличение. Если вы скажете эти слова людям, то каждый примерит их к себе, каким бы делом он не занимался, и тогда Господь поможет каждому.

ВОЙНО. Я должен вам сказать, ваше святейшество… Я просто обязан поделиться с вами одним подозрением. Оно не дает мне покоя. Временами я кажусь себе безумным. А ведь я очень трезвый и очень жесткий человек. Раньше я резал трупы, а сейчас режу живых людей. Во мне нет ни капли сентиментальности. К тому же у меня все в порядке с головой. Я сознаю, что вера в Господа в том виде, в каком он предстает в нашей религии, требует известной наивности и легковерия. А у меня нет ни наивности, ни легковерия, ни сентиментальности, ни глупости. Почему же я в таком случае верую? Я не могу найти этому ни разумного, ни эмоционального объяснения. Это сидит во мне, будто это кто-то вживил в меня. И это меня мучает. Я не принадлежу самому себе целиком. То малое, что заставляет меня верить в Господа, намного перевешивает все остальное, и заставляет меня чувствовать себя чужим среди людей. Я не чувствую в них родства и близости с собой. Вы меня понимаете?

ПАТРИАРХ ТИХОН. Ваше преосвященство, ну как же мне не понять вас, если я сам такой?

ВОЙНО. Как же мало нас!

ПАТРИАРХ ТИХОН. А дальше будет еще меньше. Вот в чем беда-то.

ВОЙНО. И к чему же все придет?

ПАТРИАРХ. По-моему, это отчасти медицинский случай из области психологии.

Москва. Кабинет Карпова.

КАРПОВ. Валентин Феликсович, скажите уж откровенно: кто вы для нашей власти: друг или враг?

ВОЙНО. Отчасти друг, а отчасти … не друг. Но не враг – это точно.

КАРПОВ. Что ж, тогда мы поступим с вами, как с недругом, который может передумать и стать другом. Мы не лишаем вас врачебной практики и священнической работы, более того, дадим возможность писать вашу научную книгу, но при этом вы будете изучать географию и станете в некотором роде этнографом.

ВОЙНО. Сибирь, тунгусы? Места, куда ссылали революционеров?

КАРПОВ. Других мест у нас нет. И в ту сторону вы тоже поедете не в пассажирском вагоне.

ВОЙНО. А как же быть с изучением географии?

КАРПОВ. В вагонзаке тоже есть оконца. Если будут обижать блатные, обратитесь к конвою. А если будет холодно… вот, (Карпов берет один из лежащих в куче полушубков) жена Горького прислала для… узников совести, возьмите, пригодится.

ВОЙНО. Вы совсем растрогали меня.

КАРПОВ. Вы можете пожить в Москве неделю. Потом явитесь. И поедете. Поверьте, я благодарный человек, я сделал для вас все, что мог. И еще сделаю. Теперь мы с вами надолго в одной связке. Партия доверила церковь моей заботе.

Бутырка. Камера, где в основном политические. Но хватает и шпаны. Вор-законник лет 50 громко стонет – его мучает сильная боль.

Войно в рясе. Откуда сокамерникам знать, что он доктор? К доктору бы было совсем другое отношение. Шпана посмеивается над Войно. Молодой блатарь Гога припоминает библию.

ГОГА. А ведь первым в рай вошел не Христос, а разбойник!

ВОЙНО. Ты считаешь, разбойник лучше самого Господа? Ты так понял, читая библию?

ГОГА. Ну, так.

ВОЙНО. Послушай, как было на самом деле. Один из двух разбойников, которые были рядом с Христом, злоречил и хулил Господа. Другой же признал себя достойным казни за злодеяния свои, а Господа считал страдальцем невинным. Именно самоукорение и раскаяние отверзло ему очи души, и в невинном страдальце-человеке увидел он страждущего за человечество всесвятого Бога. Так одного разбойника за грех богохульства, тягчайший из всех прочих грехов, Господь низвел в ад на вечную муку. А разбойника, который искренне осудил себя и признал бога во Христе, ввел в рай. Церковью история эта истолковывается, как готовность Бога даровать прощение умирающему в последний момент его жизни, и как пример быстрых перемен в человеке.

Старый вор стонет все громче. Войно подходит к нему.