Бразилья

Водитель перестроился между полосами на автостраде Лагоа-Барра. Марселина осмелилась оглянуться. Следившее за ними такси вынырнуло из потока и село им на хвост, все еще отставая на пять машин. «Теперь ты в моем шоу. Это “Угон”: предельно реальное телевидение. Но я тебя обхитрю», – думала Марселина. Росинья с неприятной внезапностью протеза примыкает к многоэтажкам Сан-Контраду, где жилье стоит миллион реалов. Огромная фавела разворачивается, словно веер из драгоценных огней на каменистом седле, между лесопарком Тижука и каменными пиками Дойс-Ирманс. Щекой к щеке стоят импровизированные жилые кварталы, некоторые даже высотой в пару этажей, построены буквально в паре метров от туннеля Гавеа. Военная полиция оборудовала постоянный контрольный пункт на транспортной развязке: два бронетранспортера, полдюжины молодчиков в светло-каштановой униформе толпятся вокруг машин и пожирают фастфуд из бара через дорогу. То же выражение скуки и гнева Марселина видела на парковке рядом с террейру. Штаны точно так же заправлены в берцы. Только пушки куда больше.

– Притормозите тут.

Полицейские подняли головы, когда такси прижалось к обочине чуть дальше бронетранспортера. Сейчас время непростое, напряженное. Только-только удалось загнать жителей фавел обратно в трущобы. Строительная техника выстроилась вдоль улицы, стекла на ночь закрыли оцинкованными пластинами и выставили охрану. Получилась еще одна стена фавелы. Высокий полицейский двадцати с чем-то лет от роду, баюкая винтовку, двинулся к машине. Марселина включила телефон на камере. Фотография будет служить доказательством. Вот он едет. Вот он.

Такси промчалось мимо на всех парах и унеслось в туннель Гавеа, который вел в Зона Сул. А на заднем сиденье, на заднем сиденье… Вспышка камеры. В ее лучах Марселина увидела человека с белым тюрбаном на голове. Тот самый тип из террейру. Она чуть не всхлипнула от облегчения. Ты не сошла с ума. Вселенная рациональна. «Ты просто много работала, слишком много стрессов, тревог, вот и все».

Стук в окно. Военный жестом попросил опустить стекло.

– Какие-то проблемы? – Он нагнулся и заглянул в салон.

– Нет, офицер, все в полном порядке.

– Могу я увидеть ваше удостоверение личности?

* * *

Это был даже не совсем запах, но он стоял в воздухе; не совсем ощущение, но кожу покалывало, как от электричества; дома ничего не поменялось, и все же что-то немного не так – ничего явного, но Марселина все поняла, как только открыла дверь в квартиру. Когда она только-только закончила магистратуру и пахала на телевидении забесплатно, исключительно из любви к искусству, то делила обшарпанную каморку у кладбища с трансвеститом Форталезой, приехавшим попытать счастья в Рио. Он работал в ночную смену в одном из баров Лапы, пил пиво Марселины, ел ее еду, пользовался ее стиральным порошком, смотрел ее кабельное и разбивал ее японский чайный сервиз чашку за чашкой, никогда не платил ни центаво сверх арендной платы, но зато воображал, что его колоритная личность сама по себе является достаточной компенсацией всех расходов, беспечно игнорируя очевидные доказательства того, что трансвеститы в Лапе стоят не дороже бобов. Марселина приходила, когда его уже не было, и ни разу не поймала его с поличным, но всегда знала, что сосед рылся в ящике с трусами. Как бы тщательно он ни пытался скрыть свои преступления, она всегда чуяла, словно рябь по эфиру, легкую ноту чужого, но до безумия знакомого парфюма. И сейчас уловила то же самое, стоило войти в маленькую выложенную плиткой прихожую собственной квартирки.

Кто-то побывал в ее доме.

* * *

Одной из загадок альтернативной семьи Марселины было то, почему ее члены, разбросанные по всему Центру города и Зона Сул, всегда приезжали одновременно и уезжали вместе. Хоффман принимала их в своем садике. Она вообще всегда устраивала посиделки на крыше. Сам Адриану побывал здесь на вечеринке в честь концерта «Роллинг Стоунз»[165] и вертелся вместе с остальными гостями в углу с видом на океан, смотря в щель между зданиями на паукоподобную фигуру, скачущую и брыкающуюся за кругом света… «Вон, это Рик. То есть Мик». Крыша была убежищем и храмом Марселины, воздухом и лилово-розовым вечерним светом, крыша связывала ее с океаном через параллелограмм пляжа, моря и неба, именно из-за нее она купила эту уродливое, шумное и странно пахнущее жилище, которое одной стороной выходила к морру, словно бы улица атаковала ее, и последние три ночи Марселина спала на крыше.

Квартира была инфицирована.

Она пошла прямиком к Глории, консьержке. Та ничего не видела. Мимо нее могла бы пройти целая школа самбы «Мангейра»[166] при параде, в блестках и с перьями, прихватив с собой целый оркестр, а Глория так и чирикала бы по мобильному.