– Пойдем со мной, – Виталий увлек его во двор и указал на темное окно. – Судя по всему, спать улегся. Остается ждать.
Они спрятались за старый морщинистый ствол вяза, очертания которого казались в темноте зловещими, и Геннадий, оглядывая дворик, подумал: вот они, постоянные атрибуты почти всех правильных одесских двориков: виноград, тянущийся вверх, будто в небо, сохнущее белье, деревянные балконы по периметру, очень старые лестницы с внешней стороны. Кроме того, еще одной достопримечательностью таких дворов – так считал Беспальцев – были коты, оравшие не только в марте, а круглосуточно, наверное, участвовавшие в своих бандитских разборках. Вот и сейчас по меньшей мере трое животных орали без перерыва, то басом, то сопрано, и это нарушало тишину уединенного места.
Несколько раз лениво гавкнула собака, потом показалась и ее хозяйка, высокая дама с пышной прической, такая же роскошная, как и немецкая овчарка, натягивавшая поводок. Дама неторопливо поднялась по лестнице, цокая тонкими каблучками, и вскоре освещенное окно на втором этаже погасло. Жизнь в доме потихоньку замирала, замирала как-то сразу, и это не казалось странным: майор считал, что одесский двор с его неповторимым колоритом – это большая коммунальная квартира, где все всех знают, все друг с другом дружат, ужинают, ругаются, воюют, мирятся, ходят в гости, встречают и провожают. Он слышал, что люди, выбравшиеся из одесского дворика, скажем, в столицу и ставшие знаменитыми, никогда не забывали соседей. Приезжая в Одессу, они, академики, музыканты, поэты и писатели, известные на весь Союз, не задирали нос, наоборот, накрывали огромный стол, и угощения хватало на жителей окрестных дворов. Наверное, такой стол накрыл и Митька перед уходом на фронт.