Перочинный ножик оказался немного туповатым, но следователь справился с колбасой и хлебом. Огурцы можно было оставить в банке. Николай Иванович медленно, будто наслаждаясь процессом, разлил водку по стаканам.
– Итак, за приятное знакомство, – провозгласил он, залпом выпил содержимое стакана и захрустел огурцом, довольно крякая: – Ой, как вкусно, жена делала. Учительница она у меня, в школе работает. Я ей иногда говорю: «Воспитывай лучше своих учеников, чтобы ко мне никто не попал». И она старается. Ты не поверишь, но стены моей колонии никогда не видели ее учеников. Кстати, я пару раз приходил к ним на собрание. Дети меня жутко боялись. – Он снова захохотал. – Однажды я предложил жене сводить их на экскурсию в колонию, за что получил сковородкой по голове. Как она оберегает своих деточек – как квочка, – Николай Иванович придвинул к себе бутылку. – Ладно, хватит о моей курице. Давай еще выпьем.
Геннадий помнил, что бутылка, слегка запотевшая, опустела довольно быстро. Огурчики таяли во рту, с колбасой тоже расправились в один миг. Ревенко недовольно крякнул, оглядев опустевший стол.
– Жаль, маловато прихватил. Ну да ладно. Пойдем-ка погуляем, осмотрим санаторий, чтобы не быть, как слесарь в том неприличном анекдоте. Провалялся с женщиной в постели двадцать дней, а на двадцать первый вышел на балкон и удивился: «О, тут и море есть!»
Геннадий фыркнул:
– Море тут точно есть.
Ревенко подбоченился, принял деловой вид. Хмель будто слетел с него.
– Вперед, мой новый друг. – Подполковник подтолкнул следователя к двери.
В тот день они долго бродили по золотому песку, не решаясь искупаться (в марте было довольно холодно), а потом пошли в небольшой ресторанчик на набережной. Ревенко снова заказал бутылку водки, пил и не пьянел, рассказывая о преступлениях, еще недавно доставивших сыщикам много хлопот. Странно, но этот человек знал криминальный мир города, как прошлый, обросший легендами, так и настоящий, причем как свои пять пальцев, хотя и не работал ни в прокуратуре, ни в отделении милиции. Впрочем, это было неудивительно.
– Мой папа, царствие ему небесное, как было принято говорить, – рассказывал Ревенко, – стоял у истоков одесский милиции. Сколько всего я от него наслушался! Знаешь, нам грех жаловаться, у нас по сравнению с двадцатыми годами криминалистика шагнула вперед. А что тогда? Почти ничего, – он с силой рубанул ладонью воздух. – И ведь находили преступников!