Брекен и Ребекка

Все это показалось Брекену недоступным для понимания, но, выполняя упражнения, предложенные ему Медларом, он сумел почувствовать истинность этих идей и проникнуть в их суть интуитивно, а не с помощью разума. Беседуя на эти темы с Босвеллом, он обнаружил, что Босвеллу куда легче понять что-нибудь, чем почувствовать, но они не смогли решить, что лучше, а что хуже.

Время шло, настал июнь, и травы на лугу над Нунхэмской системой становились все пышней и зеленей. На смену цветам, появившимся ранней весной, пришли новые: белый и красный клевер, мохнатая розовая смолка. У реки, куда порой в минуту отдыха забредали кроты, зацвели тысячелистник и дрема. Река плавно струила воды, а у берегов, где колыхались тени высоких камышей, рогоза и желтого касатика, то возникали, то исчезали небольшие завихрения. Иногда на поверхность в погоне за добычей выныривали голавли или плотвички, оставляя за собой разбегающиеся по воде круги.

Неожиданно для себя Брекен затосковал по Данктонскому Лесу: по шороху листвы, раскачивающейся где-то высоко над головой, по щебету птиц — дроздов, пищух и зябликов, — порхавших среди ветвей, чьи песни на рассвете звучали ясней и звонче, чем пение здешних птиц, обитавших среди открытой местности. Он заскучал по букам, по запаху туннелей, проложенных в лесной земле, и лиственному перегною, где куда больше насекомых и личинок, чем в зеленой траве.

Он затосковал по данктонскому говору, по Ру. Но сильней всего по какой-то необъяснимой причине он тосковал по Ребекке. Чем больше времени он проводил по настоянию Медлара в покое, стараясь ни о чем не думать, чем глубже ему удавалось проникнуть в глубины духа, как своего, так и окружавших его кротов, чем смелей становился его взгляд, обращенный к миру, благодаря успехам в обучении боевому искусству... тем сильней он тосковал по Ребекке.

Выпадали дни, когда мысли о ней не давали ему покоя, и тогда он начинал вспоминать. Он вспоминал, как бежал следом за Ребеккой через Грот Корней, расположенный под Камнем. Ему казалось, будто он вновь ощущал прикосновение ее лапы к своему плечу, а в его ушах снова звучал ее голос, мягкий, но более звонкий, чем пение любой из птиц: «Мой ненаглядный. Мой любимый». Да, это правда, она произнесла тогда эти слова. «Любовь моя, моя Ребекка». И камень, скрытый под Камнем, который мерцал во тьме, и они стояли там в лучах его света! Заветный Камень! Тогда он притронулся к нему, и линии рисунка навсегда запечатлелись у него на лапе, он может начертить его на земле и смотреть на него в восхищении, думая о ней. Она погладила его, и он тоже прикоснулся к ней, он помнит, это правда, любимая моя, Ребекка.

Ему не становилось легче ни от воспоминаний о Данктоне, ни от попыток рассказать о Ребекке. Однажды Брекену показалось совершенно необходимым поведать Стоункропу о Кеане. Он выложил ему все, ничего не скрывая, и вконец обессилел, когда дошел до конца этой ужасной истории, полной любви и боли. Затем он повторил то, что уже говорил раньше о Ребекке, и Стоункроп кивнул, ведь он сам ее видел. Стоункроп не смог ничего ему ответить, он лишь поник в печали, но по его взгляду можно было догадаться о нахлынувшем на него горе, смешанном с гневом и отвращением, которое вызывало у него воспоминание о запахе Мандрейка, оставшемся в норе у кромки леса, навсегда врезавшемся ему в память.

Нет, слова не помогали. Брекен попытался рассказать Босвеллу о камне, скрытом в центре Древней Системы, но стоило ему дойти до описания Грота Эха, как у него словно отнялся язык, и ему пришлось солгать:

— Нет, нет, пробраться дальше мне не удалось, это невозможно.

Оказалось, что легче сказать неправду, чем предать память о мерцающем камне, возле которого они с Ребеккой... что же они делали? Они там были — вот самое удачное слово, которое он сумел подобрать. Брекену захотелось покинуть Нунхэм.

Такое же желание возникло и у Стоункропа, и у Маллиона, а Босвелл положился во всем на Брекена, чьи речи порой казались путаными и сбивчивыми, но чьей интуиции он полностью доверял и всегда готов был следовать за ним, ведь действия Брекена словно были продиктованы самим Камнем. Медлар не стал возражать. Он понял раньше, чем любой из них, что миссия его завершена, всему остальному придется научиться самим. К тому же Медлару тоже предстояло многое познать, а значит, настала пора отправиться в путь.

На исходе первой недели июня Медлар сказал: