Бремя

— Вы очень сильная женщина, миссис Файнс. — Мне жаль, что мы никогда не говорили прежде... И это я, я должна просить прощенья у вас, а не вы у меня. Только не уверена, что меня можно простить... что я заслужила прощения. Вы слишком долго страдали из-за меня.

— Из-за вас, из-за себя... Теперь это не важно. Важно то, что мы чуть-чуть узнали друг друга... Не так ли?

Кэтрин встала — высокая, внезапно помолодевшая, успокоенная. Подала Нессе руку.

— Я рада, что решилась на эту встречу. Мне пора, к сожалению. Через час будет поезд в Коннектикут.

— Я провожу вас, — Несса тоже поднялась, чувствуя, как подрагивают ее колени.

У порога, уже переступив его, миссис Файнс вдруг оглянулась:

— А вы сказали Артуру ваше настоящее имя?

Вопрос прозвучал так неожиданно и просто, что в первое мгновение Нессе показалось, что она ослышалась. Она внимательно посмотрела на Кэтрин, но лицо у той было совершенно спокойным.

— Так скажите, — мягко сказала миссис Файнс, не дождавшись ответа. — Если будет возможность, обязательно скажите. У вас прекрасное русское имя.

Глава 28Где нет тебя

Две вещи поразили и мучили Ванессу после разговора с Кэтрин. Первая — то, что миссис Файнс пришла просить у нее прощения. Пришла повиниться перед той, которая сама была перед нею кругом виновата. Несса узнала в этом поступке силу характера, честность и стремление к чистоте, граничащее с откровенной ранимостью. Что-то простое и одновременно величественное чувствовалось в этой женщине, увиденной в то утро с неожиданной и необыкновенной стороны.

Другим, не дающим Ванессе покоя открытием, было то, что миссис Файнс, оказывается, все это время знала ее настоящее имя. Но от кого она могла узнать? Неужели от Эрики?

От мысли о сестре, при таких невероятных обстоятельствах обретенной и вскоре трагически потерянной, у Ванессы больно защемило сердце. Почему-то вдруг вспомнилась их поездка на океан тем первым американским летом. Элеонора Харт за рулем кабриолета, напряженная, как пружина, сплошной комок нервов; и Рика — буйно радостная, пылающая, словно золотистое пламя, от мнимой свободы; и сама Несса, растерянная, с запрятанным страхом. Вспомнился и Эрикин дерзкий заплыв, и то, как она лежала там, в синей дали на волнах маленькой точкой. Хотела ли, могла ли она утонуть тогда? Нет, не могла, тогда она была полна желания жить и счастлива, как, наверное, счастливо бывает любое живое существо, после долгого заточения выпущенное на волю. И все же что-то неестественное, болезненное ощущалось в том эйфорическом счастье. Именно тогда Эрика перестала принимать лекарства, в зависимости от которых находилась уже многие годы. Несса на себе испытала их немотную, темную власть. Ты принимаешь их — и больна, только вряд ли осознаешь это до конца; ты не принимаешь их — и тоже больна, но торопишься, глотаешь жизнь, как ледяную воду в знойный день, знаешь о последствиях, а остановиться не можешь...

Но неужели Эрика настолько была близка с Кэтрин? Артур и Эрика росли вместе, и Эрика — Ванесса догадывалась об этом — любила Артура. Что же она ответила, когда Несса однажды предположила возможность их брака? «Ну, какая из меня жена? Посмотри... какая из меня мать? Я ведь двадцать лет — на психотропных, — ответила. И еще сказала, взглянув как-то странно светло, — Он — твой. Он в тебя влюблен. И я хочу, чтобы вы были вместе. Я люблю вас. Люблю вас обоих».

Как, должно быть, трудно отдавать свою мечту другому. И отдавать без злобы, без сожалений, но с желанием добра. Но такой — неожиданно сильной была Эрика. Такой была ее способность любить... Редкая и жертвенная. Но разве настоящая любовь бывает другой? А ведь таков и Артур. Такова и его любовь.

И все-таки... какое место миссис Файнс занимала в Эрикиной жизни? Рика по природе своей — ласковая, нежная, нуждалась в ласке и в понимании, чего мать не способна была дать ей. Трудно даже представить Элеонору Харт ласковой и мягкой. А Кэтрин — легко, очень легко. В Кэтрин чувствуется способность к состраданию. «Русская ведь, — почему-то с гордостью подумала Несса. — Наполовину русская. Жалость русской души через любую кровь пробьется...».

Вполне возможно Эрика и Кэтрин были близки и скрывали свою дружбу от Элеоноры Харт. Но если Кэтрин с самого начала знала все, значит, знал и Артур? И это предположение захлестнуло Нессу такой тяжелой волной стыда, что она встала и начала ходить по комнате. «Нет ничего тайного, что не станет явным...».

Но почему Артур молчал? Какой смысл ему было молчать, если все о ней знал? Нет, Кэтрин не сказала ему... Не могла сказать. Не могла сделать ему больно.

Она вдруг увидела их судьбы — свою собственную, Эрики, Кэтрин, Элеоноры Харт, Деда, Артура — людей разных культур, разных поколений, разных устремлений и натур, соединенных в сложном круговороте. Увидела, как сообщаются все жизни вообще, как перетекает, переливается одно в другое: мысли, чувства, поступки, намерения, правда, неправда...