Бремя

«Ни один человек не отделен, — думала она, чувствуя стыд и одновременно облегчение, что ложь, с которой она жила так долго, как лопнувший нарыв, наконец вышла наружу. — Теперь не нужно притворяться. Ни один человек не отделен, а связан невидимыми связями с другими. Так же и зло, исходящее от него, не остается только с ним, а переходит на близких, меняет или разбивает их судьбы». Как же случилось, то она сама разделилась? Страх породил ложь. Ложь породила внутреннее противоречие. Внутреннее противоречие породило раздвоенность. И вот теперь живут в ней две женщины, и борются одна с другой, и одна от другой бегут. Что происходит между ними — той, кем она была, и этой, кем стала? Почему Ивана исчезает всякий раз, когда появляется Несса? И есть ли хоть что-нибудь у них общего, кроме тела? Должно же быть что-то общее, ведь вторая выросла из первой. И если эта вторая опорочила прежнюю, надо вернуться к первой. Надо стать той, кем была, усвоив уроки «другой». Но для этого им надо встретиться, им непременно надо встретиться.

Несса подошла к зеркалу и, вглядываясь в отражение, медленно, по слогам произнесла: «Я — Ивана Вольнова. Я — Ивана Вольнова...».

В доме нет никого, кто мог бы порадоваться вместе со мной моему первому шагу к правде. Что было бы, если бы сейчас появился Артур? Но нет, не пришло время для нашей встречи? Придет ли когда-нибудь?

А пока — где нет тебя, там я — с твоей печалью, с моим раскаяньем, вкрапленным в ожиданье. Дом — нем. А по углам, как сторожа, торшеры всю ночь горят. Я не люблю теней, пугающих невозвращеньем. Дыхание твое хранит цветок — вся в белом, как невеста, орхидея. До ноября отмеренный ей срок — уж близок. Нет тебя, где я — есть...

* * *

Ванесса еще осталась на несколько дней в апартаментах. Убрала террасу, навела в комнатах порядок, написала Артуру письмо, собрала сумку, положила туда американское удостоверение личности, но прежде — долго разглядывала его: все в нем была ложь, кроме фотографии женщины с вопиющим одиночеством в глазах — моя фотография, мое лицо времен внутренних репрессий; все-таки взяла его с собой и вышла из дома.

Глава 29Странница

Ванесса все еще жила отдельно от меня, чуткая, меняющаяся, все более осведомленная о возможности нашего соединения, вызволяя меня иногда из тени на свет и ища моей поддержки.

«Дорогой мой, — писала она в своем прощальном письме к Артуру, — пишу тебе с надеждой, что когда-нибудь ты прочтешь эти строчки. Не знаю, сможешь ли ты простить, захочешь ли — сейчас или потом — вспомнить обо мне, но молчать — не в моих силах больше. Я должна была говорить с тобой, пока ты был рядом, но не сумела. Не нашла слов. Теперь жалею об этом, потому что мне так необходимо видеть твои глаза, когда ты узнаешь правду.

Я все же спрашивала себя, нужна ли эта правда теперь, когда столько всего разрушено. Но решила, что нужна. Не разрушено главное — твоя любовь. Она не ушла, а только изменила место пребывания — поселилась в моем сердце. Я думаю о тебе беспрестанно. Осознание того, сколько принесла боли, мучает невыразимо. Но я заслужила эти муки. Заслужила и твой отъезд, и твое молчание.

Несколько дней назад ко мне приходила миссис Файнс, она — редкая, прекрасная мать. И ей по моей вине выпало много горя...

Миссис Файнс давно (наверное, от Эрики) знала, кто я. Может быть, она и говорила обо мне плохо, но главное — главное все-таки не сказала, не хотела ранить тебя, не зная, как уберечь и страдая в одиночестве.

Миссис Файнс знает, кто я, хотя, мне кажется, я сама только-только начинаю себя узнавать.

Мое настоящее имя — Ивана Вольнова, я русская, родилась на юге России. Мой дед — Иван Вольнов (не могу не рассказать о нем, потому что без этого ничего не будет понятно) во время войны России с Германией попал в немецкий плен. Ему и троим его друзьям удалось бежать. Двигались они через Европу, оказались в Скандинавии, и товарищи Деда погибли один за другим уже в Скандинавских горах. Мой Дед в одиночку дошел до небольшого норвежского поселения и в нескольких от него километрах упал в овраг от изнеможения и умирал там, и умер бы, если бы не женщина по имени Мария, местная медсестра и травница, не нашла его и не принесла, как ребенка, к себе в дом. Мария выходила-таки моего Деда и, выхаживая его, полумертвого, травами и настоями, воскресила его и своей любовью. Она полюбила Деда так сильно, что, зная, что вернется он к своей семье в России, просила оставить ей их ребенка. Так появился Дмитрий Вольнов. Тебе о чем-то говорит это имя? Рассказала ли тебе Эрика, что отец ее был рожден от русского пленного в норвежском поселке неподалеку от Молда?