Бремя

— И все-таки, уйти из дома! Так вот... без всего! Ты представляешь, что могло случиться с тобой на улице, особенно ночами? — волновалась она. — Тебя могли обокрасть, изнасиловать, убить... И что, если бы ты не нашла работу? И деньги бы кончились? Что бы ты тогда делала?

— Я долго жила за его счет, Магда. Пользовалась его деньгами и его чувством. Он доверился мне, как слепой, и я повела... не туда, совсем не туда. Он же устал со мной! Потому и уехал в Эквадор, что больше не мог выносить меня. Я ведь его тянула в трясину, в которой сама жила все те годы… знаешь, мне иногда казалось — проваливаюсь куда-то: глотаю, глотаю воздух, пытаюсь выплыть, а подниму голову — та же муть надо мной... За него цеплялась и тащила вниз. Едва не потопила. Хотя не имела права... Знаешь, Магги, когда Артур уехал, мне было очень тяжело, но в то же время и как-то вдруг легче стало. Такое странное облегчение... от того, что ему не нужно больше мучиться из-за меня, что он наконец спасся... от меня, понимаешь, спасся, как от напасти какой.

Магда понимала. Она не могла бы дать полного определения тому прошлому своему состоянию, но хорошо помнила и особенно отчетливо вспомнила сейчас один из вечеров, кажется, это было осенью, ну, конечно, шел дождь, монотонный, беспросветный, хотя все ей тогда представлялось монотонным и беспросветным... и тоска, как холодная жаба в груди, проглотившая все эмоции, и муть, да, точно — как верно Несса подметила, куда ни взглянешь — везде муть, но вот... испуганное лицо мальчика, сына ее, вот он сидит и смотрит в зашторенное окно на тяжелые складки занавесок и что видит там? — какой ужас? — ведь ничего в его глазах — не от детства, но — от взрослого страдания, и нет, нет сил избавить его от этого, потому что в таком случае нужно избавить его от себя...

— Я знаю это чувство. — Магда глубоко вздохнула. — Когда муж ушел, Джонни не отходил от меня. Придет после школы, возьмет тетрадки, книжки, примостится рядом, уроки делает или что-то читает, или истории какие-нибудь рассказывает, а я лежу — пустая оболочка, выпотрошенная уж не знаю кем, и ничего не могу с собой поделать — ни отреагировать, ни пожалеть. И временами такое дикое желание накатит... чтобы мальчик мой ушел, чтобы не глядел с непереносимой тревогой, не в силах я выносить тревогу ребенка своего — пусть кто-нибудь защитит его от меня... Иногда скажу: «Сынок, ступай на улицу, поиграй во дворе...», и он уйдет ненадолго, но уже через полчаса вернется и сразу ко мне: «Мама, ты плакала? Опять плакала?», — и прижмется, — «Мама, мама, я же с тобой...» — и тоже расплачется, и в следующий раз — ни за что не выйдет гулять.

— У тебя есть Джонни, у меня... был Артур. Мы в ответе за тех, кто любит нас. Я не понимала этого раньше. А если бы поняла, все могло быть иначе. Депрессия — своего рода беспамятство, когда забываешь о ближнем и только собой мучаешься. Ведь, в сущности, что, кроме любви и жалости, реально между людьми в этом мире? Ничего. Все остальное — от больного воображения и эгоизма.

— И депрессия от эгоизма? — спросила Магда.

— От эгоизма. И от неверия... Это я по себе знаю.

Женщины вышли из сквера и оказались на небольшой площади, окруженной скамейками, покрытыми легким снегом. Продрогшие голуби, сгрудившись, клевали разбросанные кем-то свежие пшеничные зерна. Рано темнело. Огромный тусклый шар стремительно двигался по небу вниз, казалось, вот-вот упадет он на порочный город и загорится земля, и людям в последний миг откроется главный смысл, и они возропщут, но изменить что-нибудь будет поздно — их время кончится.

Магда, потрясенная рассказом Нессы и своей личной трагедией, представившейся вдруг в совершенно ином свете, будто кто-то повернул ее жизнь, как кристалл, и представил на обозрение грань, абсолютно незамеченную прежде, о существовании которой она даже не догадывалась, молчала.

Они остановились посреди площади, наблюдая грандиозное, величественное зрелище: рассыпанные по горизонту багряные идеально симметричные лучи, розовые бутоны облаков и небо, воспламенившееся на западе и синеющее до черноты на востоке.

«Интересно, какие закаты в Эквадоре?» — подумала Несса и представила, что Артур в эту минуту наблюдает вот это же самое заходящее солнце — в Кито, как и в Нью-Йорке пять вечера — одна широта, совпадение времени, но совпадение ли чувств? Вспоминает ли он ее? Как странно, странно, странно... Не видеть его, не говорить, не ощущать неповторимое тепло рядом — и все же мечтать непрестанно, как об ушедшем волшебном сне....

— Ты любишь его? — будто прочитав Нессины мысли, ласково спросила Магда.