Бремя

— Если бы ты знал такую женщину, ты бы никогда не дал ей уйти... Я тебя знаю, — возразил Майкл.

— И если бы я дал ей уйти, я бы нашел ее снова, — ответил Андрей.

И всю дорогу они больше не сказали друг другу ни слова.

«Да, все-таки я нашел ее, — думал Андрей в ту ночь, даже не пытаясь заснуть, лежа на узкой кровати и закинув руки за голову и наблюдая, как в оконное стекло стекает звездная, лунная ночь. И ему снова отчетливо привиделся тонкий, печальный образ, явившейся прошедшим утром, и образ этот был настолько не похож на оригинал, увиденный вечером, что ему хотелось плакать, в первый раз за многие годы хотелось плакать так, как он плакал в детстве. Ну, что ж, он знал, что люди с возрастом становятся сентиментальны, только не ожидал, что с ним это может случиться так скоро. Он думал о своей любви и только сейчас начинал понимать, что не любил раньше. То чувство, которое он испытывал и принимал за любовь, на самом деле было жгучим желанием утоления собственного тщеславия и существовало как бы при нем, как, например, всегда при нем были его блестящие, цвета вороньего крыла кудри — предмет всеобщего восхищения, создавая необходимый комфорт для его не терпящего дискомфорта «я». Теперь же с ним происходило нечто иное, незнакомое. Он ощущал, как какая-то сила изымала что-то главное и важное из него самого и несла к ней, и не было возможности существовать без этого важного и без той, которой это важное и главное теперь принадлежало. Андрей поражался переменам в себе и не менее того поражался переменам, произошедшим в ней. Она, безусловно, стала красивее, чем была раньше, но в ее красоте отражалось теперь что-то надломленное, настороженное и холодное, что она тщательно прятала от других. От других, но не от него, потому что он-то знал ее лучше, чем кто-либо. Даже лучше, чем этот человек, Артур Файнс, который называет себя ее мужем, моментально ему не понравившийся своей какой-то непозволительно показной любовью к ней. Что за страшную игру она затеяла? Новый муж, чужое имя, квартира в Манхэттене... как это все могло с ней случиться? И как это все могло с ним случиться, что жизнь без нее потеряла смысл? Настолько, что бросил и женщину свою, и ребенка... за одну только встречу с ней... За один только взгляд. Да, он жаждал прежнего ее взгляда, каким смотрела она на него в первые месяцы их совместной жизни, или тогда, в ту страшную, последнюю их ночь в дедовом доме, о которой он не мог впоследствии вспоминать без стыда — там было такое восхищение и такая преданность в глазах, какую он никогда и ни в ком не встречал. И он искал, весь вечер искал и ждал в нетерпении того восхищения и ту наполняющую его ум и душу безотчетным наслаждением преданность и... не дождался. Взгляд ее был отстраненным, холодным и чужим. Нестерпимо чужим. Но ничего — он потерпит, чтобы добиться того, ради чего приехал сюда. Действительно, она казалась завидно безучастной и равнодушной ко всем, включая его самого. И это включение, а не исключение из общего были трудными и непривычными для него и били по самолюбию. Но на что он рассчитывал? Почему был так уверен в неотразимом впечатлении, какое на нее произведет? Только потому, что раньше так было? Что ж, он, действительно, ехал в Нью-Йорк забирать ее обратно, как нечто такое, что ему безоговорочно принадлежало, и предполагал, что, стоит ему все объяснить ей, оправдаться и рассказать о своей любви, как она простит и последует за ним. Нет, теперь видел он, она не последует, потому что очень изменилась. В чем же? Да, очевидно, стала красивее и недоступнее. Майкл прав. Тишина в ней только внешняя, а под тишиной вулкан, темные угли. А что еще? А то, что она больше не любит его! Вот что теперь очевидно! И от этой мысли внутри него все напряглось. Вот именно — любовь, которая казалась ему бездонной (ведь и ушла она от него от того, что любила страшно, нечеловечески). Так вот та любовь показала пустое дно... И это он вычерпал ее до последней капли. И сейчас, когда она ему нужна, он оказался ей абсолютно не нужен. Но даже если это так, при чем здесь какой-то Артур? Официально они не разведены... Значит, и американский брак незаконен. Или не было брака? Нет, брак был, ведь ее представили ему, как Ванессу Файнс. Во все это невозможно поверить, или от всего этого можно сойти с ума. Нет, надо увидеть ее непременно, как можно скорее, увидеть, чтобы все разъяснить, чтобы снова взглянуть ей в глаза и убедиться, что он ошибся, что она все еще принадлежит ему, ему одному... Как бы он хотел в эту минуту оказаться с ней рядом и унять, успокоить свое сердце, но этого-то как раз и невозможно было сделать, и именно эта невозможность угнетала и раздражала его больше всего. Впервые обстоятельства складывались так, что изменить их, подчинить себе он был не в состоянии. Я увижу ее завтра, а там все решится самой собой...» — попробовал он успокоиться и поспать хотя бы пару часов, пока совсем не рассвело. Но сон так не пришел.

* * *