Бремя

«Все-таки, как это совершенно в его духе, такое вот появление. В момент, когда боль начала утихать. Когда затеплилась надежда на нормальную жизнь. Совершенно в его духе вывести из равновесия, заставить опять думать о нем. Но неужели она сама ничему так и не научилась за все это время? Неужели он сильнее самого времени и всех его уроков? Не нужно с ним больше встречаться. Артур пригласил их обоих с Майклом завтра на ужин, надо все отменить. Бедный Артур. Знал бы ты, кого называешь женой. Призрак. Нечистый призрак. Это — я. Да и слепая любовь Артура разве тоже не призрачна? Интересно, бывает ли любовь зрячая? Не перестаешь ли любить, когда начинаешь ясно видеть человека со всеми пороками и внутренним уродством? Но слепая, не видящая, разве она реальна? Кого мы любим, когда любим слепо? Ведь души человека не знаем, а что еще достойно любви? Что? Не проходящая же, как короткий сон, красота. Хотя нет, она знает, за что Артур полюбил ее — за беззащитность и ранимость. Он так однажды сказал. «Мне все время тебя защищать хочется». Так, кажется, сказал. И обманулся. Ранимость та ненастоящая, а исходит от эгоизма и, значит, уже не ранимость, а хитрость, коварность. Да неужели похожа она на коварную женщину? Может быть. Не по внешности, конечно, а по своему содержанию, по своим намерениям. Этого-то он и не увидел — намерений. Но, может, ему достаточно было того, что видел? А ведь и она в Андрее тоже любила ранимость, но ранимым он был только в редкие минуты и стыдился тех минут. О, как она трепетала перед его силой. Какой парадокс! Полюбила за слабость, а стремилась к нему из-за силы. Сила власти и сила слабости... Что сильнее? Власть влечет, но и подавляет. И она выбирала быть подавленной. Какое это ужасное человеческое качество — стремление подчинить. Хотя еще хуже — неспособность сопротивления и упование на другого. Но теперь она понимает, в чем состояла ее ошибка. И не поддастся старым импульсам. Теперь — она — Ванесса Файнс, не его жена и хозяйка себе. Теперь ее больная воля идет на поправку...».

* * *

— Ну, что я тебе говорил? Хороша, ведь, действительно, хороша... Тургенева читал? Что-то в ней есть от тургеневских женщин. Тишина тайны... И в той тишине подспудно зреет буря. Да, я видел, как ты сам ошалел в первую минуту. Майкл после вечеринки вез Андрея в свою горную обитель, и никак не мог остановиться, делясь впечатлениями, особенно о Ванессе.

Андрей и Миша, в иммиграции назвавшийся Майклом, в бурном и чистом своем русском отрочестве были закадычными друзьями, учились в одном классе, влюблялись в одних и тех же девочек, что не только не ссорило, но скрепляло их еще крепче и прочнее. После отъезда семьи Майкла в Америку они на время потерялись. А через несколько лет, благодаря общим знакомым, курсирующим из России в Америку и обратно, отыскали друг друга и с тех пор уже не переставали поддерживать связь. Это Майкл сделал Андрею вызов, когда тот решил ехать в Штаты, даже звонил в американское посольство с просьбой о разрешении визита и был искренне рад встрече с близким приятелем после долгих лет разлуки. В глубине души Майкл восхищался Андреем, чувствуя в нем талант, которого сам желал, и мужскую силу и твердость характера, каких, признавался себе, у него самого не было. Майкл поселил дорогого друга в новоприобретенном домике в Катсткилах, и в мансарде отвел ему просторную комнату с чудесным окном, прорезанном в крыше, сквозь которое двадцать четыре часа в сутки виднелось яркое горное небо.

— Да, мне кажется, я когда-то знал такую же женщину... — попытался поддержать разговор Андрей, ему хотелось сказать Майклу правду, объявить, что Ванесса и есть его жена, об отношениях с которой он ему писал и рассказывал по телефону. Хотел честно сказать, что он приехал сюда из-за нее, в надежде помириться и снова сойтись, но не смел, что-то мешало ему — некоторое смятение, нежелание открыть ее секрет, в чем бы тот секрет ни состоял, и напряженно и тревожно думал всю дорогу, что же произошло с ней, для чего весь этот маскарад и не сошла ли она с ума, и не сошел ли он с ума, и не сошли ли они оба одновременно с ума.

И все же в глубине души он радовался, что разыскал ее. Уже два месяца, как он прибыл в Нью-Йорк, и ни одного дня не забывал о цели своего приезда, он перезнакомился здесь благодаря Майклу со многими русскими в надежде встретить Ивану. Но сегодня утром... не зря предчувствие что-то подсказывало — проснулся от того, что ему показалось, что она его звала, а потом увидел сквозь дрему грустный образ с дымчатым взглядом, единственное, что, пожалуй, не поменялось в ней с годами, и с двумя длинными, туго сплетенными косами по плечам, вспомнил это, и старая ревность внезапно, как плешивый пес из подворотни, выскочила и завыла, прервала ход его мыслей: ведь та, за кем он примчался за тридевять земель, даже дважды не взглянула на него за весь вечер, занятая гостями, или притворно занятая гостями, будто не знала и не хотела знать его и будто вычеркнула их общее прошлое из памяти бесповоротно.