Бремя чести

— Аткас… Что же мне с тобой делать? — спросил себе под нос царь. Он поколебался, но затем принял решение, — я освобождаю Аткаса, но предупреждаю, что отныне ему запрещен вход в подземное царство.

Царевна подбежала к отцу и вжалась головой ему в грудь. Толлирен рассеянно пропускал между пальцев прядки волос любимой дочурки и казался расслабленным и спокойным. Задумчиво глядя на Экроланда, он медленно сказал:

— Я еще раз благодарю вас за спасение моей Тсеи. А Наместнику передай, что в Твердикане горы слишком высоки, чтобы он смел мне угрожать. Пусть ищет других строителей, хотя, между нами говоря, те хлипкие стены и за год не поправить.

Экроланд приложил руку к доспеху у сердца и низко-низко склонился:

— Спасибо, Толлирен, за твою доброту, которую ты проявил к Аткасу.

Царь усмехнулся:

— Может, Эри, он и хороший оруженосец, но я бы на твоем месте не слишком на него полагался. Кажется, он и вправду трус, да к тому же у него ветер в голове.

— Я знаю, — просто сказал рыцарь, — прощай. Надеюсь, мы еще свидимся.

Когда они выходили из зала, царь негромко сказал им вслед:

— Да, еще, Эри. Спасибо за Трогина…

***

Сегрика в тот день они так и не видели. Он предпочел забрать коня и уехать в Вусэнт, даже не попрощавшись. Видимо, боялся в ярости натворить глупостей.

После блужданий по подземным лабиринтам Аткасу казалось, что его словно выпустили из тюрьмы, настолько здорово было вновь увидеть небо, солнце и облака, клубившиеся белым туманом где-то под ногами.

— Ну, брат, — ухмыльнулся Слэм, идя рядом, — сегодня ты врал чаще, чем дышал!

— Простите, мастер Слэм, но я совсем не хотел умирать, — огрызнулся Аткас, — мне совершенно не хотелось ничего красть, просто гномы напичкали меня этим своим порошком, и я…

— Ага, — расхохотался Слэм. — Насильно небось кормили?

Надувшись, Аткас замолчал. Он испытывал сильное облегчение оттого, что их больше ничего не держит в подгорном городе. Он совершенно не жалел, что отныне ему закрыт доступ под землю. Откровенно говоря, он радовался этому.

Его хозяин тоже проявил себя самым достойным образом. Ни слова упрека Аткас от него не услышал, хотя был достоин изрядного количества пинков и оплеух. Экроланд, словно жалея его, сам вызвался забрать коней из платной конюшни и сейчас шел к ним, ведя всех троих за собой.

— Ума не приложу, как сказать Наместнику о словах Толлирена, — сказал Экроланд, подходя к ним.

— Ха! Об этом стоит побеспокоиться в последнюю очередь. Вон как Сегрик удрал отсюда — только пыль столбом стояла. Он, небось, не упустит случая доложить своему разлюбезному Наместнику в подробностях, как все было, — воскликнул Слэм. — Так что не тревожься и выкинь из башки дурные мысли. Вообще-то говоря, я думаю, что на самом деле голова у тебя болит совсем по другому поводу.

— Да ну? Это по какому же?

— Ну как же? А королевские паладины, которые прибудут в Вусэнт со дня на день? Я бы уже от страха умер, будь я в таком же положении!

— И верно, не Наместник заботит меня прежде всего, — признал Экроланд, устраиваясь удобнее в седле. — Но и о королевских паладинах я тревожусь мало. Меня беспокоит только судьба Вила. Март на исходе… Скоро варвары предпримут решительные действия.

Слэм примолк. Потом он резко вскинул голову:

— Но что будет с городом? Для них взять Вусэнт, что раз плюнуть!

— Не торопись, Слэм, — ответил Экроланд, — не торопись.

Тер, спутник Тенефора, раскинул крылышки и наклонил голову к глазу рыцаря, словно стремясь его подбодрить. Экроланд мысленно почесал ему надбровные дуги, и Тер блаженно прижался к его щеке. «Хорошо иметь друга, который всегда рядом с тобой», — подумал рыцарь.

***

У Престона была своя, удивительная жизнь. В тайне ото всех, когда заканчивались поручения, дворецкий спешил в свою комнатку, выбирался оттуда с футляром в руках и чуть ли не бегом бежал за пределы Медовых Лужаек, на весенние луга.

Там он распаковывал футляр и доставал оттуда сачок, прижимные стеклышки (купленные за целое состояние у одного алхимика из Вусэнта) и прочие хитрые штучки. Потом он проводил немало времени, веселясь, как ребенок, в прыжках и пируэтах за непоседливыми и пугливыми бабочками.

Но охотиться за крылатыми созданиями отнюдь не было главным в этом безобидном увлечении. Самый захватывающий этап начинался уже потом, когда Престон возвращался домой с уловом, стряхивал с высоких сапог пыльцу и с замиранием сердца сортировал бабочек. Подмогой ему служила книжища в переплете красной кожи, написанная известным по всему Твердикану ученым, философом и священником Теодором Камеником. Фолиант был озаглавлен так: «О тварях бессловесных учение, в совокупности с подробнейшим описанием и иллюстрациями трех цветов». Разумеется, Престона не интересовали ни домашние животные, ни дикие; не листал он страниц, посвященных жабам, ящерицам и прочим гадам; даже в какой-то мере родственные его любимым созданиям стрекозы, мушки и жуки ничуть не трогали его сердце; только те жалкие сорок страниц, что были посвящены бабочкам, занимали его воображение.